Девушка А

Как-то раз я мимоходом упомянула «Бит по биту» в беседе с доктором Кэй. Мы тогда разговаривали о Холлоуфилде и о том, как мало я его помню. Она подняла ладонь, нахмурила брови и сказала:

– Давай-ка поговорим об этом магазине и о том, что он значил для твоего Отца.

– Магазин ему не нравился, – сказала я. – Думаю, это более чем ясно.

– А почему, как ты считаешь?

– Потому что его собственное начинание провалилось. Он просто завидовал.

– А может быть, этот магазин стал последней каплей? Живым напоминанием обо всех его провалах? О которых он так пытался забыть, что даже место жительства сменил?

– По-моему, это был просто магазин, и ничего больше, – ответила я.

Доктор Кэй поднялась со стула – всегда так делала, когда оживлялась – и подошла к окну. Это было не то длинное окно, выходившее на Харли-стрит. В те времена мы еще встречались в больнице, расположенной в Южном Лондоне. Ее кабинет находился в цокольном этаже, и ей приходилось все время держать жалюзи закрытыми – другие врачи любили курить возле окна.

– Ну же, Лекс, – сказала она. – Попробуй влезть к нему в голову, хотя это очень неприятное место, я знаю, и проследить перечень его провалов. Занятия по программированию. Работа в отделе технического обслуживания. «Лайфхаус». Падение его идола. Провал за провалом. Мужчины вроде твоего Отца – чудны́е и очень ранимые. Они легко ломаются. Это как трещина с волосо́к в фарфоровом горшке. – Она повернулась ко мне и улыбнулась. – Ты и не узнаешь, что он разбился, пока дерьмо не начнет вытекать наружу.

– Провалы бывают у многих людей. Каждый день. Постоянно, – возразила я.

– И разум каждого из этих людей переваривает провал немного по-разному.

Она пожала плечами и вернулась к своему стулу.

– Я вовсе не собираюсь просить тебя пожалеть его. Только попробовать понять.

Мы, как это часто бывало, зашли в тупик – сидели и молчали, и каждая ожидала, что другая заговорит первой.

– Я прошу тебя об этом, поскольку это может тебе помочь.

Тот день стал первым после моего возвращения в школу. Уже наступил вечер, а мне еще предстояло посетить физиотерапевта и доделать уроки.

– Мы закончили на сегодня?

Она предприняла последнюю попытку:

– А ты не помнишь, когда открылся тот магазин? До Эпохи привязывания или после?

Я уже натягивала пальто.

– Мне пора. Правда. Папа ждет.

Он не ждал. Я сидела возле регистратуры и наблюдала, спрятавшись за фонтаном, как сквозь раздвижные двери проходит череда странных личностей, – на тот случай, если доктор Кэй выйдет из своего кабинета, чтобы уличить меня во лжи. Всякий раз, когда я думала об Отце, мне вспоминались фотографии, опубликованные в газетах после нашего спасения. Отец на церковной кафедре (Проповедник смерти); Отец на Центральном пирсе («Раньше они были нормальной семьей»). Его настоящее живое лицо – расплывающееся ли от удовольствия, подергивающееся ли от разочарования – ускользало от меня. Ему бы понравилось, что он так неуловим.

Разумеется, доктор Кэй была права. Эпоха привязывания началась через несколько месяцев после того, как открылся «Бит по биту». Когда я в последний раз проходила мимо магазина – это было еще в те дни, когда мы могли выходить, – витрина оказалась разбита. Дыру закрыли картоном и прикрепили на него листок с надписью: «По-прежнему открыты для бизнеса».

* * *

В последующие две недели мой мир сжался до офиса и гостиницы. Черные такси, сверкавшие фарами при моем приближении, возили меня туда и обратно. Я спала так мало, что не различала, когда заканчивался один день и начинался следующий. Только мигали, перескакивая с одной даты на другую, числа внизу экранчика моего телефона. Утвержденное судом завещание хранилось в моем номере в сейфе. Я почему-то боялась прийти однажды и не обнаружить документ там. Я попросила Билла перенести наш визит в Холлоуфилд. Он ответил не сразу, и я уже подумала было, что он сейчас откажется. В желтой прессе появилась статья под названием «Дом Кошмаров в Холлоуфилде: что с ними стало?» Я представила, как члены комитета стоят над этой статьей и гадают, кому из нас за это заплатили. Двухстраничный разворот, в центре – знаменитая фотография, та, на которой мы стоим в саду. Вместо наших фигур – семь черных силуэтов, подписанных буквами-псевдонимами. В качестве заметок на полях журналист давал нам характеристики. Итан – это «вдохновение». Кое-кто из окружения Гэбриела называл его проблемным. Девочка А – «неуловимая». Билл вздохнул. Он давал мне еще неделю.

Джейк, со стороны «ХромоКлика», подписал документы в двадцать три сорок семь – за тринадцать минут до того, как истекал установленный нашим клиентом срок. Не все присутствовали при этом событии. Девлин была в Нью-Йорке, юристы «ХромоКлика» куда-то испарились. Когда я попросила секретаршу, дежурившую ночью, принести нам шампанского и два бокала, она вздохнула и поплелась в кухню. Хмурясь, вручила мне бутылку и произнесла при этом:

– Мои поздравления.

Джейк стоял у окна в комнате для совещаний. Когда я вошла, он повернулся ко мне, ухмыляясь во весь рот.

– Согласитесь, нечасто в жизни выпадают такие моменты, – сказал он.