Тут все было сложнее, и мысли о нем занимали бóльшую часть времени. Джоан перебирала в уме все воспоминания, все его действия и свои чувства, все обиды, все случаи, когда он заставлял ее рассмеяться. Она думала и думала, пока предательство Рори не приобрело четких очертаний, пока не смогла ясно увидеть случившееся и осмыслить его значение. Тогда она сосредоточилась на своем брошенном женихе и попыталась лучше разобраться в своих чувствах к нему. Джоан вспоминала о том, насколько спокойно он вел себя, когда она заставала его голым, словно был ее братом, и снова задавалась вопросом, была ли ее слепота добровольной, когда она отказывалась видеть, кого и как он любит на самом деле. Однажды она провела целый день, пытаясь представить жизнь в Англии без него, но не смогла этого сделать. Она представляла себе, какая это была бы скука – ходить на работу каждый день по знакомым улицам, а затем возвращаться домой к маме или в квартиру, снятую на пару с подругой. Эта мысль ее угнетала. Без ободряющей поддержки Рори, без свадьбы и без будущего, к которому они шли бы вместе, без радости материнства ее существование становилось бесцельным.
После первой проведенной в Мисфате недели, в течение которой она спала ночью и работала днем, в голове у нее прояснилось. Размеренное течение жизни и добросовестный труд оказали на нее благотворное действие. Она не помнила, чтобы когда-нибудь была настолько спокойна, бодра и рассудительна. И она отдавала себе отчет в том, что все еще ждет. Ждет кого-то, кто придет и примет решение за нее или скажет, что делать. А запретное для нее плато Джебель-Ахдар продолжало ждать ее, словно незаконченная повесть. Ей требовалось завершить начатое путешествие, это было единственное, что не вызывало сомнений. Она пробовала расспрашивать женщин, с которыми встречалась, о том, как найти дорогу наверх, но те не понимали ее вопросов, а она не понимала их ответов. Отправиться в путь, не зная маршрута и не имея проводника, было бы глупостью.
Жизнь в деревне казалась простой, хоть и нелегкой. Джоан привыкла к отсутствию благ цивилизации, недостатку общения, нехватке вестей о внешнем мире. Она пыталась представить себе, как останется здесь, последовав примеру Мод. Потом она выйдет замуж за оманца, примет ислам и проведет остаток дней, скрывшись под никабом. На улице ни у кого не возникнет и мысли, что она англичанка. Джоан пыталась представить себе, как станет женой Салима, если тот, конечно, этого захочет. С этой мыслью сжиться было непросто, хотя и заманчиво. Он был вполне состоявшийся человек, намного старше и мудрее ее. Она представляла себе целый выводок детей цвета кофе с молоком, следующих за ней по пятам, пробуждения на рассвете, утоление жажды из прозрачного горного ручья. Никто не услышит больше о Джоан Сибрук, если она этого захочет.
Это был бы выход, но она сомневалась, что сможет на это пойти. Ей не казалось, что брак с Салимом стал бы правильным выбором. Время от времени через деревню прокатывалось эхо далекого грохота артиллерии. Потом стали доноситься трескотня автоматических винтовок и рев двигателей «веномов». После этого на несколько секунд даже листья, казалось, переставали шелестеть. Наступала тишина, такая полная, словно вся деревня затаивала дыхание и выдерживала паузу, после которой земля опять начинала вращаться вокруг своей оси. Война была рядом. Для Джоан это стало постоянным напоминанием о быстротечности времени и о том, что мир, который она покинула, теперь наступал ей на пятки. И она не могла забыть о Даниэле. Она жаждала увидеть его, поговорить с ним. Она вспоминала об их последней встрече и проклинала себя за то, что была так скупа на слова.