Девушка кормившая чаек (СИ)

Я выразительно выглядываю в окно — показать сквозь стекло на сверкающий лаком «порше-макан», маленького брата «кайена». Когда прихожане видят «макан», то сразу же понимают: падре блюдет обет бедности.

В сутане, сшитой на заказ и туфлях за четыре тысячи евро.

— У тебя есть деньги. Много денег. До фига денег!

— Я их у тебя украл?

Припертая к стенке, я срочно меняю тактику.

— Ты прав. Это твои деньги. Найми на них кого-нибудь, кто заставит меня подходить к телефону.

Ральф не успевает ответить — внизу звонит наши домашний и тетя со всех ног несется к нему. Добро всегда должно быть на связи. Мы слышим, как она прикрывает дверь в кухню. Не хочет, чтобы мы слышали.

Опустив жалюзи, Ральф встает за моей спиной, засунув руки в карманы.

— У тебя новый парфюм, — говорит он, принюхавшись.

Я почти ощущаю тепло, исходящее от напряженного тела.

— Старый выдохся. А у тебя все тот же?

— Зачем всякий раз хвататься за новое, если все еще устраивает привычное?

— Мало ли? Может быть, его просто нет под рукой, всякий раз когда тебе хочется...надушиться.

От его короткого поцелуя в макушку, у меня подкашиваются ноги. Поцелуй — чисто братский, как в детстве. Он и не смеет быть другим: сейчас я в таком состоянии, что готова Ральфу лицо разодрать.

— Только поэтому? Это бы просто секс?

Я коротко оборачиваюсь, убедиться, что слух не лжет. Но Ральф на самом деле выглядит так, словно испытал облегчение.

— Я — девушка. Для нас секс никогда не бывает «просто»...

Ральф смотрит на меня сверху вниз. Делает шаг вперед, не вынимая рук из карманов. Меня накрывает волной идущего от него тепла.

Что второму любовнику нельзя изменять, фрау Вальденбергер ничего мне не говорила.

Мы садимся за стол: тетя — во главе, Ральф по правую ее руку, а я по левую. На то место, где раньше сидела Джессика. Это тоже принципиально. Во всяком случае, для меня. Как раньше, мы вслед за тетей Агатой, читаем молитву и принимаемся за еду. Напряжение между нами исчезло.

Ральф выиграл и доволен. Я — проиграла и примирилась с этим.

— Мясо не слишком сухое? — спрашивает тетя.

— Нет, — отвечает он, едва сдерживая улыбку. — Такое еще жарить и жарить...

— Привез какие-нибудь новые рецепты? — спрашиваю я.

— Тебе больше не нравятся мои старые?

Мы хихикаем, обмениваясь взглядами. Тетушка тотчас вмешивается:

— Ты слышал об Эльке Энгель?..

Я закатываю глаза.

Тетя говорит горячо и долго. Про Эльке, утратившую чувство меры и всякий стыд. Про нового пастора — Маркуса Ласло, который никому не нравится и, — о, ужас! — кажется выпивает. Про отца Хофлера, который пьет вместе с ним.

О том, что Ральф должен на них повлиять.

— На обоих сразу или на каждого в отдельности! — добавляю я, подняв палец. — Порази их мощью собственной веры.

— Прекрати, дорогая! Не надо так говорить.

— Оставь, тетя, — Ральф уже убедился, что смеяться вместе со мной — дешевле для психики, — пускай болтает. Какие еще новости?

— Ну, что значит «оставь», дорогой!.. Ты слишком ей потакаешь... Да, кстати! Ты не поверишь! Фрау Вальденберг завещала Верене дом!

— Серьезно? — присвистывает Ральф, оживляясь. — Я думал, ее сын и невестка хотели продать его.

Тетя улыбается — коварно и обещающе.

— Теперь тебе не придется его покупать, дорогой. Все началось с того, что сын и невестка пытались упрятать Лизель в психушку. К слову, давно пора: она пытается снова лечь на подтяжку кожи. В ее-то возрасте!.. Разумеется, Кристоф был в шоке. Они с Маритой пытались убедить мать подумать о них! В какое положение она их поставит. Затем попытались упечь в больницу. И тогда она сделала ход конем. Предложила позвать адвоката и оформить официальное расторжение родства. Ты представляешь? Это бы Кристоф, еще пережил бы. Ты же знаешь, он не родной ее сын. Но когда выяснилось, что она завещала все свои оставшиеся средства и дом Верене, этого он уже не смог так легко принять. Да что он? Мы все были в шоке!..

— Особенно я. Что скажешь, как спец по перепродаже домов почивших старушек?

— Умолкни! — сухо роняет он, сверкнув на меня глазами.

Похоже, обиделся... Но дом фрау Вальденбергер — слишком лакомый кусок. Там одна земля чего стоит! Так, во всяком случае, она мне сказала. И Ральф запивает свою обиду водой.

— И ты ничего не знала?

— Нет! — это — правда. — Она ничего мне не говорила. Даже не намекала. Мне даже совестно было...

— Тебе?! — перебивает Ральф. — Совестно? Какое диковиное слово ты выучила.

— Ха-ха! — говорю я, чуть сморщив нос.

Мне действительно было совестно. Я даже сказала соседке, что не могу этого принять. Что, мол, хожу к ней не из-за дома, а потому, что она — единственная женщина в городе, у которой мозги работают.

Соседка рассмеялась и сообщила:

— А я это делаю для собственного удовольствия. Хочу, чтобы пасынок и его жена по-настоящему горевали, когда я умру! Но хватит об этом... Если бы я хотела, чтобы ты благодарила меня, то сказала бы прямо!

Я обняла ее.

Она похлопала меня по спине.

— Я все равно собиралась завещать его твоему Ральфу. Но пусть теперь попотеет!

...Я пристально всматриваюсь в Ральфа.