Девушка по имени Йоханан Гелт

– Всем, – повторила она. – Транспортом, деньгами, материалами, тренировками, инструкторами. Когда надо вытащить кого-то из полиции, они присылают адвокатов. Если есть проблемы с беженцами – решают тоже они. Кстати, там же обретается и Призрак, которого ты ждешь. Только не спрашивай, как туда попасть. В их крыло не пускают без приглашения.

– Ты сама там бывала?

Захава презрительно сморщилась:

– Мне там ловить нечего. Мы этих «черных» не любим. Жрут мясо, носят кожу, не выносят квиров, да еще и мужики там командуют. Чертов патриархат. Наши анархо-феминистки называют их «мэн-архистами». Типа, «мэн» – мужчина. Короче, ничего хорошего. Коровы Дядюшки Со сожрут их первыми и правильно сделают…

– Странно, – сказала я. – Ты говоришь, они тут всем заправляют и при этом не выносят квиров. Тогда вопрос: почему «черные» их терпят? Могли бы и выгнать.

– А черт их знает… – пожала плечами Захава. – Зачем-то нужны.

К исходу восьмого дня моего абсолютно бесплодного пребывания в сквоте я решила, что с меня хватит. Призрак так и не объявился, Дядюшка Со оставался загадкой, от тесного общения с анархистками тошнило, а уж когда веганки принимались пускать гороховые ветры в наглухо запертом помещении, мне и вовсе хотелось сдохнуть и быть похороненной в братской могиле безымянных жертв глобального потепления. Мой обратный билет был с открытой датой; я позвонила, зарегистрировалась на завтрашний полдень и только тогда осознала, как хочу домой. К тоске по родному гнезду примешивалась досада. Неделя с лишним псу под хвост! Прав был Мики, говоря, что не стоит сюда лететь.

В ночь перед вылетом я не сомкнула глаз. Как видно, соседки по комнате решили до конца использовать свой последний шанс отравить меня газовой атакой, как потерявшего противогаз солдата Первой мировой. В третьем часу ночи я не выдержала и обратилась в бегство, то есть, скрежеща зубами, достала из-под койки собранный с вечера чемодан и спустилась во двор.

Там пахло ранней осенью и так восхитительно дышалось, что у меня закружилась голова. Я села на ступеньку и прислонилась к стене. Внутренний двор был все еще частью сквота, но после отвратной спальни веганов и размалеванных истеричными лозунгами коридоров анархо-феминисток свежий воздух казался неимоверным даром природы любому живому существу – особенно такому, чья душа измочалена человеческим безумием. Эту природу действительно хотелось холить, лелеять и защищать – прежде всего, от ее самозваных защитников. Хорошо, что они хотя бы закрывают окна. Но лучше бы ими не пахло вообще…

Я даже не дышала, а пила каждый вдох, глотая душистую смесь запахов ночного осеннего города: желтеющих лип, краснеющих кленов, зреющих каштанов, пивных садов, свежей выпечки, остывающих тротуаров, торговых грузовичков, уже начавших развозить товары по их утреннему назначению. Воздух пах жизнью – нормальной городской жизнью. Пах нормой – той самой нормой, которую так люто ненавидели обитатели сумасшедшего дома, где я по собственной дурости провела больше недели. Именно этого они и хотят лишить нас: воздуха, нашего воздуха. Хотят, не очень-то понимая, что сами тоже задохнутся вместе со всеми. А может, и понимая: ведь ненависть часто пересиливает страх смерти…

На меня накатила слабость – такая, что не хотелось шевелиться. Не хотелось шевелить рукой, чтобы достать телефон. Не хотелось потом шевелить пальцами, чтобы вызвать «Убер», шевелить ногами по дороге к машине. Не хотелось раньше времени окунаться в кипящую шевелением суету аэропорта. На фига шевелиться, когда и так хорошо? Недосып нескольких ночей придавил меня к ступеньке, к стене; я закрыла глаза и погрузилась в блаженную дремоту.

Погрузилась – и тут же проснулась от запаха сигаретного дыма. Во всяком случае, так мне показалось, что «тут же, две минуты спустя, – хотя этому впечатлению категорически противоречило ощущение удивительной свежести. За две минуты так не высыпаются. Приоткрыв один глаз, я обнаружила, что снаружи еще не рассвело, но это мало о чем говорило. Пришлось взглянуть на часы. Половина шестого… Значит, на самом деле не две минуты, а целых три часа! Хотя можно было бы спокойно проспать еще часик-другой, пока не встали местные дегенераты. Вот ведь чертов курильщик!

Он-то как раз сидел действительно «тут же, всего в метре от меня, на той же ступеньке, в скудном свете фонаря, закрепленного над входным проемом: аккуратный, похожий на хоббита старичок с венчиком седых волос вокруг обширной лысины. Просто сидел и смолил сигаретку, искоса поглядывая в мою сторону. Я потянулась и хорошо, с завыванием, зевнула, одновременно прикидывая, стоит ли обматерить его прямо сейчас или сдержаться из уважения к сединам. В итоге, как обычно, получилось ни то ни се.

– Больше курить негде?

Хоббит взглянул на меня, потом на сигарету и с преувеличенной поспешностью раздавил недокуренный бычок.