Девушка по имени Йоханан Гелт

– Кропоткин, – поправил Призрак, снова обращаясь к книге. – Тоже русский. Но этого звали Михаил Бакунин. Вот чему он учил, слушай: «Разбойник в России настоящий и единственный революционер – революционер без фраз, без книжной риторики, революционер непримиримый, неумолимый и неукротимый на дела, революционер народно-общественный, а не политический и не сословный… Разбойники в лесах, в городах, в деревнях, разбросанные по целой России, и разбойники, заключенные в бесчисленных острогах империи, составляют один, нераздельный, крепко связанный мир – мир русской революции. В нем, и в нем только одном, существует издавна настоящая революционная конспирация». Поняла?

– Н-нет…

– Разбойники и теперь – главная революционная сила. Такие, как ты, – угнетенные и изуродованные Системой, идущие поперек Системы, против нормы, против ее подлых законов. Такие, как наши соседи-нелегалы, – это тоже революционная сила, которую можно и нужно задействовать. Ты уже была у «фиолетовых», «сиреневых», «зеленых», видела, какое это убогое зрелище. Почти все там – из буржуазных семей. Обеспеченные родители, университетское образование, кругленькие очочки на носу и лозунги, лозунги, лозунги… И тут, среди «красно-черных» и «черно-черных», – та же картина. Мы учим их держать автомат, но в реальном бою они, скорее всего, сдрейфят. Убегут, будут биться в истерике. Не то что настоящие разбойники, как ты или как парни из «Аль-Каиды», из «Боко Харам», из ИГИЛ. На вас можно положиться.

Я мало-помалу пришла в себя, стряхнув неуместное оцепенение. Да, старичок оказался на поверку не таким уж божьим одуванчиком, но сильно паниковать тоже не стоило. Если уж его главный теоретик считает меня наилучшим союзником, то вроде и бояться нечего. О моем прошлом он мог разузнать у того же Мени из бара Red&Black, а связь моего приезда с ликвидацией банды Абульабеда устанавливается элементарной логикой. Разбойная банда, которую интересуют только деньги? Что ж, пусть будет так. Чем проще и понятней легенда, тем легче в нее по-верят.

В конце концов, разве я приехала сюда не ради охоты за деньгами? Правда, цель этой охоты – грабеж, а вовсе не перехват бизнеса Нисангеймера, но об этом добрый Санта вроде бы не догадывается. Хотя черт его знает… Пусть говорит и дальше: чем больше слов, тем больше полезной информации. Старик-то, похоже, словоохотлив сверх всякой меры. Наверно, это тоже возрастное – а может, надеется сделать из разбойницы анархистку, как, видимо, вышло с той покойницей, чья фотка у него на столе. Вот с нее и начнем. Я деликатно откашлялась.

– Расскажи мне о ней.

– О ком?

– Об этой Инге, которая похожа на меня.

– Это длинная история… – неуверенно проговорил Призрак.

Хочет рассказать, поняла я. Очень хочет. Тут, наверно, не больно-то жалуют стариковские воспоминания. Вот и замечательно. Давай, Санта-Клаус, излагай свою рождественскую сказку, а мы послушаем.

Я ободряюще улыбнулась:

– Ну и хорошо, что длинная. У нас ведь уйма времени. Все еще спят. Ты же сам видишь, что я ни хрена не в курсе ваших теорий. Давай просвещай разбойницу.

Все еще сомневаясь, он обошел стол и уселся в кресло – единственный предмет роскоши в этой комнате.

– Ты действительно хочешь слушать? Здесь надо мной посмеиваются, когда я начинаю вспоминать. Молодежи не очень-то интересны дела полувековой давности.

– Говорю тебе, время есть.

– Ладно… – Старик помолчал, собираясь с мыслями. – Тогда начнем с самого начала. В шестьдесят восьмом году я учился на втором курсе в университете Франкфурта. В мае началась революция. Так нам казалось. И не только нам. Бунты шли по всему миру. В Америке – против войны во Вьетнаме, против угнетения, против расизма. В городах Франции строили баррикады. Студенты поставили на уши Бельгию, Италию, Германию. Мир переворачивался на глазах. Мы были уверены, что не сегодня-завтра сломаем Систему. Потому что корень проблем, как тогда, так и сейчас, не в каких-то частных вопросах, типа Вьетнама, безработицы, диктатуры иранского шаха или убийства Мартина Лютера Кинга. Причина всему – Система. Система капиталистического угнетения, система государства, система традиционного общества. А коли так, систему надо обязательно сломать, разрушить – причем безвозвратно, навсегда. К этому мы стремились, перекрывая автострады и баррикадируя наши университеты. Сломать Систему!

– А потом? – вставила я. – Что будет вместо Системы?

Он посмотрел на меня с явной досадой:

– Знакомый вопрос. Ты-то спрашиваешь искренне, но враги задают его, чтобы показать нашу глупость. Дескать, у анархистов нет никакой положительной программы, нет ничего, кроме разрушения. Дескать, дураки анархисты полагают, что стоит лишь разломать Систему, как все устроится само собой… Но в том-то и дело, что так оно и случится – само собой. Представь себе реку, которую перегородили плотинами, поменяли ей русло, понастроили гидростанций и загнали в водохранилища, чтобы брать с людей плату за воду, за энергию, за пищу. Что будет, если снести всю эту Систему? Ну, скажи…