Девушка с нижнего этажа

Я напряженно вглядываюсь вперед сквозь пелену дождя. Сердце екает всякий раз, когда меня подкидывает в седле. Со всех сторон летит грязь. Земля кажется невыносимо близкой, и с каждой секундой она становится все более скользкой и вязкой. Лошадь, бегущая рядом с нами, спотыкается, и поэтому та, что бежит следом, врезается в ограду, превращаясь в размытое пятно из шерсти и мышц. Картофелина устремляется вправо, и я снова теряю равновесие.

Мне каким-то чудом удается удержаться в седле. Я понимаю, что непогода, которая вывела из игры нескольких наших конкурентов, может сыграть злую шутку и со мной. Жулику удалось сохранить свою позицию — впереди него по-прежнему скачут лишь Амир и номер 11.

Когда мы выезжаем на прямой участок трассы, я, оторвав копчик от седла, наклоняюсь как можно ближе к шее Картофелины, чтобы ей было легче меня нести. Каждый шаг Картофелины гулко отдается у меня в костях, но я держусь, ощущая себя скорее седельной сумкой, а не ездоком. Амир на полной скорости вписывается в очередной поворот, словно совсем не чувствует на себе веса вымокшего Джонни Форчуна.

Картофелине как-то удается вдвое сократить расстояние, отделяющее нас от Жулика. Его хвост развевается перед нами, словно пиратский флаг. К повороту мы подходим почти наравне с ним, и теперь начинается наша битва за место на трассе. Это наш шанс обогнать Жулика! Лепрекон направляет коня к внутренней дорожке, и теперь деревянное ограждение оказывается всего в четырех футах от него. Четыре фута — это ширина одного стойла, и хладнокровная лошадь вполне может прошмыгнуть по такому коридору. Вот только мало кто осмелится в таком случае пустить лошадь галопом. Но моя кобылка меньше, чем жеребцы, и она справится.

— Готова, милая? Пошла! — я ударяю Картофелину каблуками, и она, кинувшись вперед, проскальзывает между Жуликом и ограждением. Вот мы поравнялись с Жуликом, и мне в нос ударяет кислый лошадиный запах.

— Потаскуха! — злобно выкрикивает лепрекон, когда мы проносимся мимо. Размахнувшись, он ударяет меня хлыстом по ноге. Мне становится ужасно больно, как будто от меня отрезали кусок мяса. Мне хочется закричать, но в легких совсем не осталось воздуха, поэтому из груди вырывается лишь хриплый стон. Такой боли я еще никогда не испытывала. Я так сильно стискиваю зубы, что боюсь, как бы они не сломались. Я съеживаюсь в седле, и мы с Картофелиной утрачиваем преимущество, которым только что завладели.

Картофелина вздрагивает, и мне кажется, что все уже кончено.

Но когда мы выходим из поворота, моя кобыла издает пронзительное ржание, в котором чувствуется вся ярость, что бурлит у меня внутри. Когда лепрекон проезжает мимо нас, добросердечная Картофелина, щелкая зубами, пытается его укусить. Ее карие глаза закатываются, а изо рта, словно яд, вытекает пена. Картофелина хочет полакомиться не шляпой лепрекона, а его кровью.

Лепрекон с криком уворачивается от Картофелины, и Жулик с остекленевшими от ужаса глазами спотыкается. Я снова склоняюсь к шее Картофелины. Выровняв курс, я оглядываюсь назад. Ай да умница!

Впереди номер 11 оступился, и вскоре мы уже проезжаем мимо него. Амир, скачущий на четыре корпуса впереди, постепенно замедляется — он всегда так делает, когда не чувствует, что за ним гонятся. Джонни Форчун как-то говорил, что Амир — ленивый скакун.

Осталось только пересечь финишную черту, и тогда мы вернем Старине Джину пузырек.

А может, мы способны на большее?

Мои алые брюки пропитались кровью, а лоб вымазан засохшей грязью. В голове у меня звучит лишь одно слово.

Вперед.

Трибуны снова возникают в поле зрения, но криков беснующейся толпы для меня не существует. Когда мы выходим на финишную прямую, я вижу перед собой не безликую людскую массу, а членов моей семьи. Они все размахивают флажками, и за каждого из них я в знак благодарности поднимаю бокал.

Ноэми и Робби я благодарю за дружбу.

Семейство Беллов — за слова.

Везунчика Йипа — за то, что он обучил меня ремеслу.

Молотка — за защиту.

И главное, благодарю Старину Джина за то, что он способен расслышать даже самую тихую просьбу о помощи и никогда не откажет нуждающемуся.

Миссис Пэйн поднимает на меня заплаканные глаза, и заноза ее предательства сама собой выпрыгивает из моего сердца. Родить китайского ребенка, тем более нажитого вне брака, — миссис Пэйн самой пришлось совсем не просто. Но я, в отличие от своей матери, не живу в золотой клетке. Я, подобно Картофелине, от которой тоже отказалась мама, смогу стать счастливой.

Как и на лугу Шести шагов, мы не слишком торопимся, выжидая, пока Амир совсем расслабится. И когда арабский скакун переходит почти на шаг, мы, подталкиваемые вперед любовью и, вероятно, щепоткой перца, секретного ингредиента, резко набираем скорость. Щегольской хвост Амира, как бы поддразнивая, болтается прямо перед нами. Три корпуса превращаются в два, а потом и в один, а потом впереди остается только белая полоска, едва различимая в грязи.