Девушка с нижнего этажа

Я воображаю себе суфражисток — прогрессивно настроенных представительниц среднего класса в накрахмаленных юбках до пола. У меня с этими женщинами мало общего. Живущие в тени могут уцелеть, только если не будут высовываться, если не будут махать кулаками. И даже если женщины получат право голоса, китайцы все равно останутся не у дел.

Ноэми смотрит на меня с надеждой.

Одно дело — писать об этом, скрывшись за именем мисс Ягодки. Совсем другое — заявлять о своей позиции как Джо Куань.

— Я подумаю.

Девятнадцать

У Старины Джина много работы, и две ближайшие ночи он проведет в поместье у Пэйнов. Хоть он и говорит, что во всем виноваты приближающиеся скачки, я не могу не принимать это на свой счет. После перебранки из-за письма наши отношения изменились. Наверное, мой названый отец надеется в скором времени выдать меня замуж и поэтому не торопится восстанавливать былую гармонию. Я сажусь на скамейку в середине трамвая. Я слишком устала, чтобы идти пешком, но при этом ругаю себя за слабость. Сегодня запах нечистот и изнуренных тел ощущается острее, чем обычно. Небо затянуто бурыми тучами, которые напоминают пену от вареных костей.

Оказавшись дома, я тщательно намываюсь ячменным отваром. Уже среда, и Нэйтан, наверное, переживает, что окончательно спугнул мисс Ягодку.

Взяв кусок зеркала, в которое Старина Джин смотрит, когда бреется, я разглядываю нижнюю часть своего лица: жемчужина под губой, округлый подбородок. Можно ли распознать в человеке китайца, увидев лишь пару фрагментов его лица? В тот вечер было очень темно. Что ж, мисс Ягодку так просто не напугаешь. Она, словно сыпь, появляется снова и снова, и каждый раз она своей неотступностью раздражает все больше.

Я поднимаю подбородок и упираюсь кулаками в бедра. Лицо, отраженное в зеркале, уже не выглядит таким тоскливым, но боль от размолвки со Стариной Джином продолжает терзать меня изнутри.

Мне очень хочется написать о новых правилах проезда в трамвае, но это еще более противоречивая тема, чем «Обычайки».

В ящике Старины Джина осталось всего два листа бумаги. Нужно было купить в магазине Баксбаума про запас. Я заглядываю в ящик с тканями и с удивлением обнаруживаю, что куски красного шелка соединились, превратившись в пиджак с нагрудным карманом. Над рукавами еще надо поработать, но Старина Джин уже разгладил воротник. Старина Джин все делает очень аккуратно. Выдавая замуж свою дочь, он остается верен себе.

Складывая ткань в ящик, я задеваю крошечную коробочку, которая тоже принадлежала жене Старины Джина. Я приподнимаю крышку, и мне в нос ударяет сладковатый аромат можжевельника. Шелковая обивка по-прежнему сохраняет форму табачного пузырька, который некогда хранился в коробочке. Сам флакончик потерялся, но крышечка осталась: это нефритовая бусина, к которой прикреплена ложечка, чтобы доставать табак. Я однажды попросила у Старины Джина эту коробочку, чтобы хранить в ней ленты, но он покачал головой.

— Однажды в черепаховый панцирь можно будет налить суп, но сперва черепаха должна его покинуть.

В моем углу одинокая паучиха плетет паутину под потолком. Накрыв колени стеганым одеялом, я смотрю, как она соединяет две ниточки. Ей не нужен самец. Она справится и сама.

У меня перед глазами возникает хмурое лицо Кэролайн. Она настолько богата, что ей открыты все двери. Но, быть может, ей не хочется, чтобы открывались двери. Она желает, чтобы рухнули стены. Когда растешь в окружении стен, трудно мечтать о мире, который они скрывают. Кто знает, что Кэролайн — да и любая из нас — смогла бы совершить, не будь этой спешки выдать нас замуж? Не будь вокруг стен, мы, как эта паучиха, могли бы идти туда, куда нам вздумается.