Значит, все это время он знал, что меня никто не сопровождает. Чувствуя, что у меня горят щеки, я расправляю плечи, словно от моего темечка до самого неба протянута нить, — так меня учил Молоток.
— Раз вы убедились, что я могу за себя постоять, то, может быть, скажете, где найти Билли Риггса?
Дера подставляет мне голову, чтобы я ее погладила. Нэйтан запускает ладонь в шерсть на ее спине.
— У меня для вас два условия.
Мужчины, неспешно направляющиеся к «Церкви», повернули головы в нашу сторону, но прошли мимо нас молча.
— Я пойду с вами, и вы скажете мне почему.
— Что почему?
— Почему
Мы с Нэйтаном — я спереди, он сзади — начинаем еще усерднее наглаживать Деру. Собака может и облысеть — так рьяно мы треплем ей шерсть. Раз уж меня раскрыли, компания мне не помешает. Что же до вопроса «почему?»…
— Ваша семья, — начинаю я объяснять и тут же поправляюсь: — ваше
Нэйтан моргает.
— Очень… впечатляюще.
От всех невысказанных слов воздух между нами становится гуще.
Нэйтан принимается расправлять складки на куртке, а я — снимать травинки с рукавов платья.
— Что ж, мисс Ягодка, тогда проследуем на Коллинз-стрит.
Это уже больше похоже на правду. Нэйтан подает мне руку. И я беру ее, хотя за столько лет научилась сама подниматься, если оступаюсь на мостовой.
Двадцать четыре
— Должен признаться, я представлял вас совсем по-другому, — Нэйтан наконец нарушает мучительно долгое молчание.
— Со мной вечно такая история.
Снова повисает тишина, и мы идем, стараясь не наталкиваться друг на друга. Дера, подняв хвост, бежит сбоку от меня, и, кажется, единственная в нашей компании чувствует себя свободно.
— У меня к вам было столько вопросов, а теперь не могу припомнить ни одного из них.
— Молчание — вот лучшее решение.
— Кто вы?
— Если это ваш способ расположить к себе даму, вам следовало бы его усовершенствовать.
Нэйтан фыркает:
— Мы знакомы уже довольно давно, но я до сих пор не знаю вашего имени.
— Джо Куань.
Мы сворачиваем за угол, и перед нами, словно замызганный ковер, расстилается Коллинз-стрит.
Нэйтан замедляется, чтобы не столкнуться с идущим навстречу пьянчугой.
— Добро пожаловать на Коллинз-стрит. Отсюда можно уйти с грязными ботинками и вычищенными карманами.
Обители порока заговорщически жмутся друг к другу, будто насквозь прогнившие зубы. В конце улицы — точь-в-точь последний уцелевший моляр — высится церковь. На Коллинз-стрит можно насквозь пропитаться спиртом, а потом в два счета смыть с себя все грехи. Мы обходим компанию белых и черных мужчин, играющих в кости, и уличных торговцев, которые пытаются всучить всем подряд лечебные масла и черный опиум.
— Откуда вы родом, мисс Куань?
— Зовите меня просто Джо.
Я замолкаю, и брови Нэйтана принимают форму вопросительного знака.
— Кто ваши родители? — не сдается он.
— Мистер Белл, я понимаю, что вы журналист и что привычка докапываться до сути вещей у вас в крови. Но я бы попросила вас ограничиться более общими вопросами.
— Договорились. Кто вообще ваши родители?
Я еле сдерживаюсь, чтобы не улыбнуться, и мотаю головой, пытаясь не вдохнуть резкий запах лежалого табака, человеческого пота и помоев.
— А как насчет предельно частных вопросов? Например, какое у вас любимое слово?
—
— Разве это возможно? В мире столько разных слов.
—
После того как мистер Белл прочитал сыну роман «Дон Кихот», Нэйтан целый год называл все вокруг донкихотским: начиная с липнущих к рубашке крошек и заканчивая мухами, которые не двигаются с места, пока на них не дунешь.
— Откуда вы…
— У вас по-прежнему шевелятся губы.
Нэйтан замолкает, но каждая черта его лица буквально кричит о неверии в происходящее. Мне никак нельзя возбудить подозрения.