Девушка в красном платке

Его глаза потемнели, и я постаралась морально подготовиться к его гневу, вжимаясь в подушки дивана. Ему всегда удавалось буквально одним взглядом приковать меня к месту. Несколько секунд он смотрел на меня, и я не могла понять его выражение. Я отвела глаза, стараясь не давать его внимательному взгляду меня обездвижить, концентрируясь на мерцающих огнях города, разлившихся под одиноким, мигающим светом от самолета, который двигался по заданному курсу к своей цели. Зак положил руку мне на предплечье, и я снова дернулась.

– О, Аби, – вздохнул он. Его голос был мягким, страдающим. – Я старался дать тебе все, что ты хочешь. Большинство женщин были бы счастливы оттого, что им не нужно работать. Эта квартира – все, что у нас есть, я так старался ради этого. И так ты меня благодаришь? Желая уйти присматривать за чужими детьми? А что насчет моих потребностей? Что насчет нашего собственного ребенка?

У меня кровь застыла в жилах от этих слов. Я была бы рада иметь своего ребенка, или двух-трех, но мысль о том, как это замурует меня – и их – в его паутине, так крепко, что вырваться будет невозможно никогда, привела меня в ужас.

Зак же взял меня за руку и предложил попытаться прямо сегодня, прямо сейчас. Его выражение опять стало нежным, он беспокоился, что я попытаюсь отстраниться, что я дергаюсь в шелковой паутине, которой он меня запеленал. – Выброси свои таблетки, любимая, и приходи в спальню.

В ванной я открыла шкафчик за зеркалом над раковиной и вынула пачку противозачаточных таблеток. Я знала, что он проверит. Поэтому оставила наполовину использованную пластину в коробке и бросила ее в мусорное ведро под раковиной. Но остальные пластины сунула в рукав рубашки. В спальне я подождала, пока он уйдет чистить зубы, и спрятала их во внутренний карман старой сумки, которую держала на полке в шкафу.

Оглядываясь назад, пожалуй, можно сказать, что это был мой первый акт сопротивления. Возможно, мне все же не стоит так уж себя стыдиться.

Часть 2

Элиан, 1940

В течение лета Элиан с облегчением наблюдала, как к сестре возвращаются силы. Жизнь на мельнице потихоньку благотворно действовала на Мирей, а от сочетания простой, но сытной домашней еды, заботы родных и безмятежных дней, проведенных за играми с Бланш, раны у нее на душе начали заживать. Шлюзы снова были открыты, так что оглушающий рев воды над плотиной превратился в обычное журчание, составлявшее фон жизни на мельнице. К концу августа в глазах Мирей снова появились веселые искорки, а в один чудесный воскресный день Лизетт и Элиан обменялись улыбками, услышав вновь зазвеневший смех Мирей, не менее долгожданный и радостный, чем перезвон церковных колоколов.

– Только посмотри на эту непослушную обезьянку! – воскликнула она, протягивая Бланш Лизетт. – Она уползла к самому краю заводи и хотела было поесть грязи!

– Она вся вымазалась! – Лизетт тоже не удержалась от смеха. – И ты не лучше, Мирей. Ну и парочка! Поглядите на себя – у тебя на руках грязи не меньше, чем у нее. – Уголком передника она вытерла кляксу со щеки Мирей.

– Ну, раз уж она испачкалась, я подумала, почему бы нам не наделать куличиков, – ухмыльнулась Мирей.

Лизетт вымыла руки и лицо Бланш и унесла ее наверх, сменить грязную одежду. Мирей села за кухонный стол и принялась рассеянно перелистывать страницы старой газеты.

– Как держится господин граф? – спросила она Элиан. – Нелегко ему, должно быть, жить в коттедже, когда в шато полно бошей.

– Неплохо. Он храбрый старик. – Элиан не стала вдаваться в подробности, граф продолжал настаивать на том, чтобы соблюдать тайну и ничего не говорить даже членам семьи.

– В такое время, как сейчас, знание может быть очень опасной вещью, – сказал он ей. – Ты можешь защитить семью, не рассказывая им о том, что здесь происходит. По этой же причине я не стану объяснять вам подробности собственных действий. Если все раскроется, для вас с мадам Буан будет лучше ничего не знать.

Но Элиан казалось, что по части подрывной работы ничего особенно и не происходит. Иногда она подумывала, не начал ли граф немного терять рассудок. Это было бы вполне понятно, учитывая его возраст и потрясение от конфискации шато. Он проводил довольно много времени за чтением в библиотеке – немцы охотно позволили ему пользоваться этой комнатой, раз уж он так любезно их у себя принял. А ел теперь на кухне. Большую часть послеобеденного времени он обычно дремал в коттедже, а после ужина частенько рано удалялся к себе, чтобы Элиан с мадам Буан успели убрать со стола и вернуться домой до комендантского часа.