Иногда люди все еще тайно обменивались друг с другом. Так, некоторые подходили к прилавку Элиан и ждали, пока в очереди никого не останется, а затем украдкой протягивали под клетчатой скатертью несколько яиц или пару кроличьих шкур в обмен на баночку меда. Но чаще люди давали пару монет, чтобы купить одну из банок побольше, с воском. Полировка мебели сейчас, конечно, никого не заботила, но лампового масла тоже не хватало, а воск годился для изготовления свечей. Их зажигали во время все более частых отключений электричества.
В середине дня у прилавка появились два мальчика, одному из которых на вид было десять, другому двенадцать. Их одежда, из которой они давно выросли, была вся в заплатах, а кости на худых запястьях, торчащих из-под потрепаных рукавов, туго обтянуты кожей. Старший вытащил из-под куртки влажный газетный сверток.
– Вы дадите нам банку меда в обмен на этих прекрасных окуней? – спросил мальчик. Он развернул бумагу и показал двух маленьких рыбок, в которых, как знала Элиан, будут одни кости.
– Мы их сегодня утром поймали, – добавил младший. – Нам удалось сделать все тайно. У мамы день рождения. Мы хотим сделать ей подарок.
Элиан с улыбкой протянула им одну из драгоценных банок, а потом завернула рыбу обратно.
– Это тоже отнесите своей маме. Будет угощение к праздничному обеду. И поздравьте ее от меня.
– Спасибо, медовая тетя, – заулыбались братья. Старший снова спрятал сверток под курткой, и они побежали домой. Младший аккуратно держал банку меда перед собой, словно это была шкатулка, полная драгоценных камней.
Когда разошлись последние банки, Элиан начала собираться, складывая плоды дружеского обмена в корзинку и накрывая их аккуратно сложенной клетчатой скатертью.
– Доброе утро, мадемуазель Мартен, – голос обер-лейтенанта Фарбера напугал ее, но она быстро взяла себя в руки.
– Доброе утро, месье.
– Вижу, сегодня я уже опоздал за банкой вашего чудесного меда.
Она кивнула:
– Боюсь, что да. И варенья я вам тоже не могу предложить, ведь теперь не хватает сахара, чтобы его сварить. Но вы же знаете, вам нет необходимости покупать здесь мой мед. Я обязана предоставлять его вам и вашим сослуживцам каждое утро на завтрак в Шато Бельвю.
– Пусть так, но мне нравится поддерживать местную торговлю, – ответил он. Повисла краткая пауза, после которой он вежливо спросил: – Как ваша мать?
– Ей лучше, благодарю. Она уже достаточно оправилась, чтобы вернуться к работе.
– Это хорошо, – сказал он, а потом, не меняя выражения лица, добавил: – Вам, должно быть, очень не хватает вашей подруги. Той, что помогала вам с продажей.
Голос у него был мягкий, но, подняв глаза, Элиан увидела, что он пристально на нее смотрит. Она коротко кивнула:
– Конечно. Без нее у меня вдвое больше работы. Так что прошу меня извинить, месье, мне нужно идти.
– Конечно, мадемуазель, – улыбнулся он, – не стану задерживать вас, раз вы так заняты. Хорошего дня.
– Бон журнэ, месье.
После этого разговора руки у нее дрожали. Почему он упомянул отсутствие Франсин сразу после вопроса о Лизетт? Обычно Элиан хорошо разбиралась в людях, но обер-лейтенанта Фарбера она понять не могла. Он был врагом, но в то же время казалось, что он хочет быть другом. Он говорил искренне? Или это просто была попытка обмануть ее и заставить что-нибудь выдать?
Как много он знал? Что видел? Глядя, как он поднимается по ступенькам мэрии, она бессознательно подняла руку, чтобы погладить шелковый платок, который сегодня повязала вокруг шеи.
И только тогда она заметила, что с другой стороны площади за ней наблюдает человек. Молодой мужчина размером с медведя, с темными растрепанными волосами.
Сердце у нее екнуло, а глаза наполнились слезами радости.
– Матье! – вскрикнула она и бросилась навстречу ему, тоже шагающему вперед, чтобы крепко ее обнять.
Они сидели в Кафе-де-ла-Пэ, ожидая, пока приедет Гюстав, и крепко держась за руки. На столе рядом с ними остывали чашки горького суррогатного кофе. Элиан столько всего нужно было спросить, и столько всего рассказать!
Но еще было много всего, о чем она не могла рассказать, напомнила она себе. Она не могла сказать, что Бланш на самом деле не дочка кузена Гюстава. Не могла рассказать, как однажды ночью Жак Леметр пересек плотину и что он не просто помощник пекаря. Не могла рассказать, как Ив предупредил некоторых их еврейских соседей о неминуемой депортации, давая им время сбежать. Не могла рассказать, что сделала Лизетт и куда делась Франсин. Не могла Элиан рассказать и о своих прогулках вокруг садовых стен в шато. От всех этих секретов ей почему-то казалось, что они по-прежнему далеко друг от друга, несмотря на то, что сейчас он был здесь, рядом с ней.
– Не могу поверить, что ты действительно здесь! – Она поглаживала мозолистую ладонь Матье и более мягкую кожу на тыльной стороне руки, загоревшей от постоянной работы на улице. После всего, что было, эта рука одновременно казалась знакомой и чужой. – Как у тебя получилось? Как ты сюда попал?