Девушки из Блумсбери

Алек разместился в кафе на Бэйсуотер-роуд, где сквозь большое выходящее на улицу окно было видно лондонское общество, прогуливающееся по Кенсингтонскому саду через дорогу. Алеку было проще следить за собой в такой обстановке – в своей квартире неподалеку он легко отвлекался. Тут он чувствовал себя ближе к авторам, которыми сильнее всего восхищался, – к Хемингуэю, Беккету и Джойсу, скандально известным многими часами, потраченными в парижских кафе, бодрясь кофе со сливками и вдохновляясь бурлящей вокруг жизнью.

Конечно, в Лондоне невозможно было найти настоящий эспрессо для кофе со сливками. Англия все еще заваривала жалкую смесь цикория и кофейной эссенции, представленную ей рационами американских солдат. Алеку повезло насладиться настоящим кофе в Италии, когда он провел год за границей перед университетом, и он знал, чего лишилась остальная Англия. Депрессивная, истощенная войной нация, однако, оставалась влюбленной в растворимый кофе только по факту его новизны и американскости, а тем самым быстроты и дешевизны.

Что до вдохновения от окружающего мира, Алек продолжал его искать. Оставаясь неопубликованным романистом, он верил, что только великий роман может дать ему желаемую жизнь. Он стремился быть Хемингуэем в Ки-Уэст или Джеймсом Джойсом в Париже; как в строках Стивена Спендера, Алек «постоянно размышлял о тех, кто велик». В результате он поставил самому себе цель к тридцати закончить хотя бы один роман. Больно было признавать, что он уже пропустил назначенный крайний срок. И недавние происшествия в магазине только сильнее его замедляли.

За прошедший месяц работы главным управляющим Алек не написал ни одного слова – слишком его завалило бухгалтерскими книгами, заказами на поставку и недовольством сотрудников, чтобы отпустить свои мысли на свободу, как он делал, сидя на лестнице и наблюдая за покупателями или бездумно следя за Вивьен. Вообще-то, Алек почти всегда писал о Вивьен или женщинах с ее неподражаемыми качествами. Литературный результат заключался в серии героинь, довольно схожих в своей раздражительности и смелости, которые легко бы устроились в романе Томаса Гарди или Генри Джеймса. Удаление от Вивьен, когда он привык к близости, ничуть не помогало воображению.

Алеку и так хватало забот о силе его разума в этом отношении. Все, о чем он писал, каждый персонаж как будто оказывался версией того, что было прежде. Его сильнейший импульс к тому, чтобы писать, все так же рос из самой возможности публикации. Закупая книги для Отдела художественной литературы, он остро понимал, какие темы более всего привлекали разборчивого редактора или обычного покупателя. Как писатель, страшащийся ограниченности собственного воображения, он чаще всего опирался на эти существующие идеи.

Внешний мир мог пробуждать сравнения и амбиции в его мозгу, но доступ к его скрытым разделам – подавленным другим мирам – ускользал от него. Во время недавнего литературного обеда продуктивная Дафна Дюморье поделилась тем, как к ней приходили многочисленные идеи, и Алек только глубже погрузился в уныние. Он умело обращался с языком и часто замечал за собой, что, читая, переписывает фразы за автором. У него не было проблем с критичностью, как любила отмечать сама Вивьен. Но идеи никогда не будили его, не настигали в ванной и не требовали записать их на сигаретных пачках или обертках ирисок, добытых из портфеля или переднего кармана пиджака.

В результате в комоде его квартиры теперь лежали три незаконченные рукописи, вдобавок к нынешнему наполовину написанному роману на белом в крапинку пластиковом столе перед ним. Алек носил тяжесть ста страниц с собой в кожаном портфеле с монограммой. Он с самого начала шел четко по плану, только чтобы обнаружить, что исполнение самой истории трещало по швам. Он методично переписывал фразы, менял точки зрения, переставлял сцены и пробовал все возможные техники, чтобы текст отвечал высоким литературным стандартам, которые он себе установил. Ранний отзыв от друга отца, редактора в «Секер и Варбург», не обнадеживал: «Проза отредактирована до полного обескровливания; три любовных интереса нашего героя особенно нуждаются в разграничении друг от друга».