Девушки из Блумсбери

– Даже раньше, – ответила Эви, возвращаясь с другого конца комнаты. – Когда я делала каталог библиотеки в Чотонском поместье. Эта книга была в коллекции, но она выглядела ровно так же, как все другие второсортные готические романы на полках, и оценили мы ее соответствующе. А когда содержимое библиотеки было распродано на аукционе «Сотбис», мистер Аллен купил ее и еще четыре текста девятнадцатого века всего за несколько дюжин фунтов. Я сохранила записи о продажах.

– Не сомневаюсь, – ответила Вивьен.

– Стой, значит, ты поэтому сюда и заявилась? Ты все это время ее искала? – спросила Грейс.

Эви кивнула, снова довольная собой.

Вивьен рассмеялась.

– И какую в итоге сделал на нее ставку Аллен?

– Двадцать фунтов. Резервная цена. Других ставок не было.

– Есть мысли о ее настоящей стоимости? – спросила Грейс.

– Сейчас, основываясь на схожих продажах, я бы сказала, что не меньше нескольких сотен фунтов, возможно пятьсот. – Лица Вивьен и Грейс чуть погрустнели. – Учитывая ее особое место в истории литературы, цена должна быть много выше, но интерес только возрождается, и в основном в Штатах.

– И в таких делах нельзя забывать о поле автора. – Вивьен вздохнула. – Что ж, Эви, это совсем не революционные деньги. А написанная здесь рукой мистера Аллена цена – твоя зарплата за несколько недель. Полагаю, ты всегда могла бы ее стащить.

– О нет, мисс. Я надеюсь, ни в чем таком вы меня никогда не подозревали. – Эви выглядела сраженной.

– Нет, конечно, нет, – Вивьен обезоруживающе рассмеялась, – хотя ты определенно полна сюрпризов.

– Задача в том, чтобы рынок должным образом оценил ее, – задумчиво вставила Грейс.

– Чтобы его не ослепил пол автора, – добавила Вивьен.

– Да! – обрадованно сказала Иви. – Помните, что мисс Гуггенхайм рассказала нам сегодня о Берте Моризо? Как в 1800-х ее картины ценились выше, чем Моне или Писсарро?

– Мужчины. – Вивьен снова вздохнула.

– Эта книга должна стоить не меньше тысячи фунтов. Первый американский литературный обзор сокращенного издания вышел только прошлой весной – думаю, лишь дело времени, прежде чем кто-то здесь заметит. Ее написали за целый век до того, как мы вообще придумали такое слово, как «фантастика», настолько она опередила время.

– Эви, я крайне впечатлена, – с восхищением сказала Грейс. – Но как тебе вообще в голову пришло начать ее розыски?

– Я делала исследования в Кембридже. На нее ссылалось письмо Теккерея, на которое я наткнулась в Тринити-колледже.

– И ты говоришь, что американский журнал опубликовал обзор на сокращенное издание этой книги?

Эви кивнула.

– В прошлом году.

Грейс обернулась к Вивьен:

– Сколько, по словам лорда Баскина, потребуется, чтобы выкупить его долю? Три тысячи фунтов?

– Две с половиной и еще немного, чтобы обеспечить нас контрольным пакетом. – Вивьен быстро пересказала Эви ее недавнюю беседу с графом и текущую структуру владения акциями, которая вскоре могла обвалиться в сторону Даттона и Аллена. – Эви, если мы сложим деньги, думаешь, мистер Аллен продаст нам книгу без наценки?

– Ты говорила, на аукционе резервная цена была двадцать фунтов, так? – спросила Грейс.

Эви перевела взгляд с одной женщины на другую и молча кивнула, все еще пытаясь переварить новую информацию о финансах магазина.

– Ладно, – задумчиво сказала Вивьен. – Давайте попробуем добыть вместе двадцать фунтов, и тогда Эви сможет от нашего лица купить книгу. Ее подозревать им и в голову не придет.

– Мистер Даттон никогда этого не позволит. – Грейс вздохнула. – Правило двадцать пять прямо запрещает покупки сотрудниками.

Вивьен задумалась, закусив губу.

– Чертовы правила. Ладно. Дайте подумать. Пока книга стоит по ошибке здесь под приглядом единственного глаза Скотта, с ней ничего не случится. Затем, когда мы ей завладеем, Эви сможет хранить ее, пока не определимся со следующим шагом. Договорились?

Эви посмотрела на женщин, чьи лица горели возбуждением от мысли о захвате магазина. Хотя Вивьен не колебалась относительно покупки книги без ведома нанимателя, Эви печалила эта мысль. Мистер Даттон нанял ее в том числе и за знание редких книг, ей платили за него, и она не забывала правило двадцать четыре: не использовать знания, полученные на работе, для личной выгоды. Эви понимала досаду Вивьен и Грейс от работы и сопереживала тому, что их не замечают и недооценивают. Но Эви все еще не была уверена, что мужчины-управленцы заслуживали потерять свой магазин, хотя испытывала то же в Кембридже, да и других сферах жизни.

Пока Эви придержала это молчаливое, надоедливое беспокойство. Пускаясь на поиски «Мумии!», она не могла предвидеть мистера Даттона и его железных правил. Неисправимая прямолинейная природа склоняла ее к послушанию – и люди вроде Стюарта Уэсли часто пользовались этим. Эви испытывала верность к человеку, который ее нанял, чье очевидно слабое здоровье с тех пор тревожило ее. Вопрос был в том, как она могла позаботиться о своем начальнике и одновременно помочь Вивьен и Грейс добиться того, чего они хотели больше всего: его свержения.