Девушки из хижины

– Существует вероятность, что вас законно удочерили, – замечает Шэрон, задумчиво разглядывая нас. Похоже, ожидала более выраженной реакции. – Но, может быть, и нет… в этом случае где-то есть семьи, разыскивающие вас, причем очень давно.

– Две разных семьи… – говорю я шепотом, но слова все равно звучат страшно.

– Ладно, всему свое время, – вставляет Брант.

– Правильно, – соглашается Шэрон и складывает ладони в мягком, беззвучном хлопке. – Итак… теперь, девочки, остается только узнать, когда вы хотели бы отдать последнюю дань уважения вашей матери.

Если бы это зависело от меня, то никогда.

Мама была лгуньей. И, скорее всего, самой отвратительной воровкой.

Как могла женщина, проплакавшая несколько дней после того, как пума унесла новорожденного козленка, украсть чье-то дитя?

Мне хотелось бы верить в ее невиновность, но теперь это невозможно. Ее больше нет, и она не объяснит, что сделала и почему. Осталась только куча вопросов без ответов.

Мне всегда казалось несколько странным: как это Мама ушла однажды вечером на встречу с кем-то, а вернулась домой с полной тележкой продуктов и плачущим ребенком, завернутым в одеяло из ярко-розового бархатистого материала. Я такого раньше и не видала. В то время мне еще и десяти не исполнилось, и я ничего не знала про то, как у людей появляются дети. Просто обрадовалась, что теперь у меня есть настоящая живая кукла, которую нужно одевать и кормить, которой нужно менять пеленки. Когда мама объявила, что это наша новая младшая сестра и она останется у нас навсегда, мне и в голову не пришло задавать вопросы.

Годы спустя в одной из маминых книжек по медицине я пыталась найти «беременность и деторождение», но раздел исчез – его вырвали начисто. Мне потребовался целый год, чтобы набраться храбрости и спросить у Мамы, откуда берутся дети. Она лущила кукурузу возле садового сарая, руки ее покрывали желтые чешуйки, а со лба капал пот. Подняв глаза, она улыбнулась мне и сказала: «Дети – это дар, Рен, дар Божий. Подарки приходят в самых разных упаковках. Это все, что тебе нужно знать».

Сэйдж отрывает голову от моего плеча.

– Нам можно на нее посмотреть?

– Извини, нет. Увидеть ее вы не сможете, – отвечает Мэй. – К сожалению, она довольно долго подвергалась воздействию стихийных сил природы.

– Сколько? – спрашиваю я.

– По крайней мере, пару месяцев, если не дольше, – говорит она. – Мне нужно будет посмотреть заключение коронера.

– Что с ней случилось? – Все смотрят на меня, в том числе и Сэйдж. Но мне нужно знать.

Помощница шерифа откашливается.

– Травма от удара тупым предметом по голове.

– Что… что это значит? – спрашиваю я и гляжу на Бранта, потом на Николетту и помощницу Мэй.

Брант начинает было говорить, но Мэй перебивает его:

– Так мы говорим, когда один человек бьет другого по голове чем-то тяжелым.

Сэйдж морщится. Я стараюсь отогнать картину, встающую перед глазами.

– Значит, кто-то убил ее вскоре после того, как она ушла из хижины, – глухо говорю я, стараясь представить, что произошло. – Кто-то убил маму и забрал Иви. – Я встаю. Мне хочется воздуха, я не нахожу себе места. – Когда они ушли, Иви была больна. Очень больна. О господи.

Хватаюсь рукой за голову, зажмуриваю глаза, стараюсь не думать о худшем. Иви требовалась помощь врачей, и если Мама не донесла ее до доктора… кто знает, что с ней стало?

– Как я уже сказала, мы не прекратим поиски, пока не найдем ее, – обещает Мэй.

Глава 40 Николетта

После ухода Мэй и Шэрон Грейбл сижу вместе с девочками. Лицо у Рен непроницаемое, застывший взгляд устремлен в пол. Я отдала бы что угодно, только бы знать, что сейчас творится в ее голове – конечно, если это позволит мне помочь ей. Сэйдж плачет не переставая, спрятав личико в ладонях. Брант молчит; он только сходил за коробкой салфеток в соседнюю комнату.

Даже не думала, что у меня из-за кого-то может так сильно болеть сердце. Я их едва знаю, но страдания девочек так реальны и ощутимы, что передаются мне.

Единственная мать, которую они знали, умерла.

Иви до сих пор не найдена.

Весь их мир перевернулся вверх дном.

Могу только догадываться, о чем они думают, поэтому просто сижу с ними, обняв худенькие плечи, и молча сочувствую.

– Сэйдж, тебе лучше лечь, – говорит Рен, вставая. Она берет сестру за руку, ведет наверх, и я слышу ее слова: – Если хочешь, я посижу возле тебя, как Мама сидела.

Как только они уходят, мы с Брантом встречаемся взглядами. Каждый из нас понимает, что нужно закончить разговор, прерванный полчаса назад.

– Не хочется сейчас поднимать эту тему, – говорит муж. – После всего, что произошло. Но, думаю… думаю, ты все неправильно поняла.

Сложив руки на груди, интересуюсь:

– Что? Что я неправильно поняла?

– Ты решила… что я обманывал тебя, Ник? – спрашивает Брант и кривится, будто это причиняет ему боль. Похоже, он готовится сыграть роль жертвы недоразумения.

Дерьмо.