Девушки сирени

– Я избалована? Серьезно? Я пожертвовала своим личным счастьем ради ребенка, которого даже не знала, из-за своей избалованности? Ты хоть представляешь себе, каково это, просыпаться каждое утро с мыслью о том, что ты там, со своей семьей, а я одна? И не надо говорить мне о бесчувственности.

Только когда Пол расстегнул пиджак и принял меня в объятия, я поняла, что меня всю трясет.

– Кэролайн, прошу, будь благоразумна. Когда еще такое в нашей жизни случится?

– Да уж, – сказала я, уткнувшись носом в его рубашку. – В Париже, кроме тебя, мужчин уже не осталось.

Пол рассмеялся и крепче прижал меня к себе.

– Ки, я скучаю по тебе.

Нас окутал божественный аромат его одеколона. Мы были в его пиджаке, как в коконе. Он сомкнул руки у меня на поясе.

– Идем перекусим где-нибудь. – Его губы прикасались к моей щеке. – Даже сквозь эту дурацкую музыку я слышу, как урчит у тебя в животе. У одного моего друга кафе в Латинском квартале. Тебе там понравится. Он печет яблочные пироги. С настоящим крем-фреш.

Как чудесно было бы забраться вместе с Полом в кабинку в каком-нибудь бистро. На кожаном диванчике можно сидеть, прижавшись друг к другу бедрами, как это делают все влюбленные. Меню будет скудным, но вино и теплый хлеб в нем точно найдутся. Мы будем болтать обо всем на свете. Где крем-фреш лучше – на юго-востоке Франции или на юго-западе. В какой из новых пьес ему было бы неплохо сыграть. О том, как сильно он меня любит. Но что потом? Он вернется домой, к своей семье, а мне станет только хуже.

– Я еду в Нью-Йорк, – шепнул Пол мне на ухо. – Все будет как раньше.

Я грудью чувствовала его грудь. Нас разделял только шелк моего платья и хлопок его рубашки.

– Пол, ты не можешь просто взять и оставить меня здесь.

Даже если бы у него не было семьи, как раньше уже не могло быть. Мир изменился.

Пол отступил и держал меня на вытянутых руках. Он улыбнулся одной из своих самых опасных улыбок.

– Я должен вернуться в Нью-Йорк. Ты слышала – на Бродвее снова бум.

Я высвободилась из его рук, ветер раздул подол платья, и мне сразу стало холодно.

А он ведь может использовать меня, чтобы снять с себя ответственность за семью. Он хочет быть со мной или хочет бежать от семьи?

– Ки, ну же. Мы сможем придумать совместный проект. Я подумываю о Шекспире. Давай поговорим об этом за ужином.

Холодная капля дождя упала мне на руку. Надо было поскорее передвинуть вешалки с пальто под навес универмага.

– Пол, ты должен вернуться к семье.

– Ты злишься.

– Ты – отец.

– Но я люблю тебя…

– Люби свою дочь. Если ты ее не любишь, я перестану тебя уважать. Делай то, что должен, и очень скоро ты поймешь, что это и есть твоя жизнь. – Я тронула его за рукав. – Просто будь рядом с ней. Когда она проснется среди ночи, потому что ей приснился страшный сон. И когда у нее будут трудности в школе.

– Рина не хочет, чтобы я жил с ними…

– Твоя дочь хочет. Она хочет, чтобы ты научил ее ходить под парусом. Чтобы ты водил ее гулять в парк. Пол, если в ее жизни не будет всего этого, она упадет в объятия первого парня, который скажет, что любит ее. А потом он ее бросит.

– Почему мы должны отказываться от всего, что у нас есть? Твоя пилигримская этика – глупость.

– Пуританская, – поправила я.

– Не думаю, что смогу сделать, как ты говоришь.

– Сможешь. Горе – забавная штука, если практиковать, становится легче. – Я протянула ему белый сверток. – Вот – прекрасное пальто. Немного великовато. Но она подрастет, и будет как раз.

– Ки, я люблю тебя. И я упорный, ты же знаешь.

– Люби свою дочь. Если не ради себя, то хотя бы ради меня.

– Однажды утром ты проснешься и поймешь, что совершила ужасную ошибку.

Я сдержала улыбку. С таким пониманием я просыпаюсь каждое утро.

Пол долго смотрел на меня, потом снял пиджак и накинул его мне на плечи. Теперь он остался в одной местами потертой рубашке. Я узнала эту рубашку – Пол ходил в ней до войны. Да, она немного поистерлась, но Пол в рубашке, пусть даже и похудевший, – это зрелище не для женщины, которая работает у стенда с товаром.

– На тебе он всегда смотрелся лучше, – сказал он.

Атласная подкладка еще хранила его тепло, и это было так приятно.

Пол поцеловал меня в обе щеки и взял сверток.

Я потрогала клапан на кармане пиджака, он был мягкий, как ухо котенка.

Когда подняла глаза, Пол уже шел через толпу, и я видела только его прекрасную спину.

Я отвернулась и откатила вешалку из-под дождя.

В следующие месяцы Пол прислал еще несколько писем. Я старалась все свое время посвящать благотворительности. У меня, по крайней мере, оставалась мама, хотя я понимала, что она не сможет быть со мной вечно. Наша жизнь превратилась в рутину, хорошо знакомую всем, кто годами ничем не занят, – чай с мамиными друзьями, беседы, которые в основном крутились вокруг остеоартроза, случайные поручения из консульства от Рожера и концерты церковного хора.