Дежавю. Антология

Тот, казавшийся прежде монолитом, город рассеивается в пыль и вместо него во всей своей царственности обнажается Город Истинный и Неопровержимый. Как драгоценный камень, он сверкает, весь залитый солнечным светом. Улицы и дома его полны терпеливого ожидания своих истинных жителей — яснооких мастеров, лучистых людей. Негасимыми звездами светят им золотые россыпи куполов, нежным и добрым призывом звенят они из прекрасного своего безвременья, подобные золотым колокольцам на семи ветрах…» Так вдохновенно говорил Классик, и в течение нескольких волшебных минут на самых кончиках ресниц Иванова радужным облачком подрагивал этот чудный Город… Сквозь шумы дня донесся далекий перезвон колоколов. Иванов невольно моргнул. Образ расплылся, отлившись в две слезы, которые еще долго сверкали в глазах, пока не высохли на ветру. «А как туда можно попасть?» — спрашивал Иванов, с трудом скрывая волнение. «Никак», — отвечал Классик. «Никак? — в голосе Иванова зябким птенцом проклюнулось разочарование. — Зачем же тогда ты…» Но Классик не дал ему договорить. «Попасть — глупое слово», — пояснил он. Иванов почувствовал себя уязвленным: он и сам понимал, что речь шла не о сапогах-скороходах или ковре-самолете… Друзья задумчиво брели по кирпичной дорожке Золотоворотского сквера. Молчали. Иванов остановился у деревянной скамьи и поставил ногу на ее край, чтобы завязать развязавшийся шнурок. Согнувшись над ботинком, он был похож на большую букву «Я». «Для начала надо перестать сниться», — услышал он позади себя голос Классика. Что ж, Иванов оценил красоту и очарование этой идеи, но вот как воплотить ее на практике? Завязав шнурок двойным узлом с бантиком, он легко оттолкнулся ногой от скамьи и развернулся, готовый высказать некоторые свои сомнения (о, каким же самовлюбленным ослом он был!), но… Классик исчез. И хотя в этом молниеносном его исчезновении было что-то нарочито театральное, все же, помимо воли, в голову закралась потрясающая воображение мысль: а что если Классик прямо сейчас просто взял да и шагнул в тот невидимый Город, о котором только что рассказывал?..

Да, случай этот произошел… Когда же он произошел?.. Иванов сделал еще затяжку и дым выпустил сквозь папиросу, зажатую в зубах, позабыв, что курит зелье, а не обыкновенный табак. Ох, и давно это было!.. Он даже не мог вспомнить лицо Классика. И голос тоже… Все вокруг — и Золотые Ворота, и сквер с фонтаном, и скамья, на которой Иванов в тот день завязывал шнурок и на которой теперь, спустя вечность, сидел и курил, — все оставалось прежним. И уже почти верилось, что в любую минуту друг его может появиться здесь, за его спиной, так же внезапно, как когда-то исчез. Иванов услышит его забытый голос, обернется и сразу вспомнит его забытое лицо.

Иванов сжал пальцы правой руки в кулак, слегка выпятив фалангу безымянного с перстнем Классика — «с сияньем Классика», — поймал он себя на мысли. Грустным взором окинул он скамью, на которой сидел. Она вся была испещрена какими-то едва различимыми каракулями. «…Грустным взором окинул он скамью, на которой сидел…» — с трудом разобрал Иванов часть скамеечного текста. «Фигня какая-то!» — подумал он и тут же чуть ниже прочитал: «Фигня какая-то!…» Иванов захлопнул глаза и долго так, ошеломленный, сидел неподвижно, углубляясь во внутреннюю мглу и отпугивая от себя малейшую мысль, словно некромант — назойливых демонов. Слух его обострился до такой степени, что он услышал шорохи листьев, птиц в ветвях, автомобильных шин на асфальте, облаков, трущихся друг о друга и о крыши домов. Шорохи были повсюду. Весь город шелестел, будто распахнутая на ветру Книга. Чья-то легкая поступь вплела свои шорохи в шелест ее страниц… Остановилась где-то рядом… Иванов открыл глаза. Юная дева, красоты необыкновенной, стояла в нескольких шагах от него. Увидев ее, поэт-переводчик Игнатий Иванов восхитился сверх всякой меры. Он вынул папиросу изо рта. Дева следила за его рукой с каким-то особым интересом.

— Желаете курнуть, мадмуазель? — случай спросил он.

Дева шагнула к Иванову, который протянул ей дымящийся остаток папиросы жестом, достойным Аль-Рашида.

— Этот перстень? — спросила она, коснувшись пальцем гладкой поверхности камня, губы ее чуть заметно дрогнули. — Откуда он у вас?

Владимир АВЦЕН / Вупперталь /