Дядя Ильяс, выходи за меня

Первым делом я прибираю и проветриваю дом. Вдруг понимаю, что мне Вадимку даже спать положить негде. Приходится ехать в районный центр за постельным бельём и подушкой. Как назло, встречаю соседку. Она долго разглядывает мои покупки, щурится с хитрецой, а потом спрашивает:

– К вам, Ильяс, никак невеста приезжает?

– Племянник, на лето погостить, – отвечаю я и стремлюсь поскорее уйти. Не хочется давать ещё больше поводов для сплетен.

Вообще это не в первый раз, когда кто-то со мной заговаривает о другой женщине. Тётка с материной стороны мне новую жену начала искать месяца через два после похорон. По этой причине я с ней и не общаюсь теперь. Для меня жена была только одна, и ни о ком другом я думать не мог. И дело не только в любви. Она знала меня. Как и Вадима, тоже видела насквозь и при этом как-то умудрялась быть со мной счастливой. Она не пыталась переделать меня, не множила комплексы. Просто любила, просто принимала и уважала, как один взрослый человек другого. Ну разве такую женщину мог кто-то заменить?

Впервые за долгое время я ощущаю какой-то душевный подъём. Вадим ещё даже не приехал, а уже заставил меня изменить свою привычную рутину. И это кажется удивительным. Но как-то анализировать этот феномен я не собираюсь. Мне достаточного того, что я начал что-то чувствовать. И это не чьи-то подслушанные эмоции, а мои собственные. Пусть совсем чуть-чуть, но я волнуюсь и переживаю о том, смогу ли устроить всё вовремя.

Машка с интересом наблюдает за мной из своего загона. Я так забегался, что забыл про неё сегодня. Сену она не очень рада, но за отсутствием свежей травы и его жуёт за милую душу. Гляжу на её покосившийся загон и становится стыдно. Надо бы новый отстроить, раз уж на то пошло. Что я безрукий, что ли? Да и Вадим, может, поможет. Он раньше охотно рвался, только дай себя показать.

Я снова представляю худого и бледного парнишку с алыми губами и горящими глазами. Вспоминаю, как трепал его по голове. Кажется, на ладони всё ещё чувствуется покалывание от непослушных, торчащих в разные стороны волос. Он наверняка подрос сейчас, и, наверное, не такой худой, мужает ведь всё-таки. Но мне хотелось верить, что взгляд его не изменился.

Накануне я плохо сплю ночью. В основном из-за жары, но и волнение тоже никак не отпускает. В итоге встаю, когда ещё темно, и отвожу козу на пастбище. По возвращению читаю фаджру, а затем собираюсь на автостанцию. Ехать туда минут двадцать, а до автобуса Вадима часа три. Но я понимаю, что всё равно не смогу ничем больше заниматься – слишком высокое напряжение.

Только на автостанции я расслабляюсь. Задрёмываю под утренними лучами солнца и не замечаю подъехавший автобус. Все прибывшие, встречающие и провожающие постепенно разъезжаются. Остаёмся только мы: я в машине за мутным стеклом и он с чемоданом на лавочке. Конечно, я сразу же узнаю его, хоть он и выглядит иначе. Высокий, ноги длинные в узких штанах, майка спортивная, открывающая плечи, ключицы и татуированную шею. На переносице тёмные очки, на запястье какие-то нитки. Он скучающе разглядывает окрестности, пожёвывая жёлтую травинку.

– Ты бы не совал гадость всякую в рот! – кричу я ему, приоткрыв окно. – У нас весной два человека от мышиной лихорадки умерло.

Вадим вскакивает и делает несколько шагов к машине. Снимает очки, щурится. На секунду на лице отражается сомнение. Алые губы вытягиваются в линию. Я не могу сдержать улыбку. Отчего-то сердце в груди бьётся быстрее.

– Дядя Ильяс? – спрашивает он хмурясь.

Я выхожу из машины. Осознаю, что выгляжу ещё хуже, чем мне казалось. Видимо, не узнает меня Вадимка. Становится немного неловко.

– Здравствуй, Вадим, – произношу я, стараясь быть как можно приветливее.

– Дядя Ильяс! – его глаза на секунду вспыхивают тем самым живым огнём, и он бросается ко мне с объятиями.

Я теряюсь, не зная, как реагировать. Не припомню, когда ко мне в последний раз человек подходил так близко. Но вроде бы кажется, что по-братски обнять можно. Он ведь мне не чужой, и не виделись мы очень давно. Я кладу руку ему на спину. Он вздрагивает и шумно выдыхает. Мне тут же приходится отстраниться, ибо я совсем не на такую реакцию рассчитывал. Вадим поднимает на меня полные восторга глаза. На его щеках играет румянец.

Часть 3 «Как я мог такое допустить?»

Вадим

Тревожное чувство продолжает нарастать в присутствии отца. Он это видит, как и мама, и даже случайные свидетели, вроде соседей по улице и продавца в местном магазинчике. Я пытаюсь отвлечься на игры или музыку, но нервозность не проходит, и я вздрагиваю всякий раз, слыша шаги рядом с моей комнатой. Это так грустно, что даже смешно порой, я ведь, блин, совершеннолетний и ничего криминального не делаю.