Дьякон Кинг-Конг

Похороны Пиджака через двадцать два месяца после выстрела в Димса Клеменса, несомненно, стали величайшими похоронами в истории Коз-Хаусес. Естественно, это была обычная катастрофа в духе баптистской церкви Пяти Концов. Преподобный Го опоздал на двадцать минут, потому что никак не заводился его новый – всего шестилетнего возраста – «шеви». Один из курьеров флориста перед тем, как войти в церковь, упал и сломал руку, споткнувшись о камень, валявшийся на дороге из-за начатого ремонта – бог весть, откуда взялись деньги. Курьер свалился в открытую дверь кабинета пастора, всюду рассыпав луноцвет. На скамье для хора из-за шляпки поцапались кузины Нанетт и Сладкая Кукуруза. Опоздал, как водится, катафалк с телом из похоронной конторы – в этот раз потому, что старик Моррис Херли, известный под ласковым прозвищем Морриска, заявил, что задел нефтевоз на магистрали Бруклин – Квинс, так что требовалось быстренько подновить видок Пиджака в катафалке, который наспех припарковали на задах – аккурат посередке новенького церковного сада – из-за отсутствия места перед зданием. Несколько рассерженных прихожан – включая Бам-Бам, сестру Бибб и нескольких членов разросшегося благодаря новому президенту – мисс Изи – Пуэрто-риканского общества Коз-Хаусес, – метали глазами молнии в черную дверь церкви и наблюдали за этим с отвращением, подметив, что на блестящем лимузине нет ни единой вмятины, и правильно угадав, что при виде очереди перед церковью, которая загнулась за угол до самого двора жилпроекта, Морриска запаниковал и решил привести Пиджака в порядок.

– Моррису неймется впечатлить новых клиентов, – кипела Бам-Бам, глядя, как двое мужчин в черном из похоронной конторы стерегут открытый кузов катафалка, откуда свесился зад престарелого Морриса – мрачного типа с совершенно белым афро – и его блестящие туфли, запачканные черной почвой нового сада. Туфли сновали туда-сюда, внутрь и наружу из лимузина, пока он готовил Пиджака в последнюю минуту.

– Вы на него посмотрите, – с отвращением сказала Бам-Бам. – Тот еще жук.

И тем не менее служба затмила все – всем праздникам праздник. Сошлись все Коз-Хаусес. Отметились гости из Горной Скинии, Святого Августина и даже мистер Иткин с двумя прихожанами еврейского храма на Ван-Марл-стрит. Очередь растянулась мимо вагона Слона, вверх по Ингрид-авеню, вниз по Слэг-авеню и до самого двора Коз-Хаусес, почти до самого флагштока. Кое-кто говорил, что не повредила делу и бесплатная раздача сыра – а откуда он брался, никто не знал до сих пор, хотя в ночь перед похоронами он появился в таких объеме, весе и количестве, каких еще никто не видывал, целыми ящиками, аккуратно сложенными в подвале церкви и уже поджидавшими, когда сестра Го открыла двери в пять утра.

Прощание с телом продлилось девять часов.

В Пять Концов могло войти всего сто пятьдесят человек – больше не допускали нормы пожарной безопасности. На службу втиснулось вдвое больше. Народу набилось столько, что кто-то позвонил на пожарную станцию 131, откуда выслали машину. Пожарные один раз глянули на толпу и тут же уехали, вызвав полицию, которая отправила из семьдесят шестого участка две патрульные машины. Копы один раз глянули на толпу и на автомобили, припаркованные в два ряда и предвещавшие утомительное выписывание штрафов, и объявили, что их вызвали на срочное происшествие в Бэй-Ридж, где они задержатся приблизительно на три часа – как раз достаточно, чтобы преподобный Го прокричал свою проповедь о том, каким замечательным человеком был Пиджак, и чтобы Кузины довели хор Пяти Концов до самого праведного и божественного завывания, что только слышали люди, причем под конец их еще поддержали Хоакин и Los Soñadores, кого, хвала Иисусу, заглушили вопли Кузин – как обычно, приковавших все внимание к себе родимым.