— У Вас куда ни глянь — везде Кукушкин вперед Вас успел. А назвался Лебядкиным — полезай в стакан, полный мухоедства.
— Глумитесь. Я кстати, в новостях видел выставку надувных звёзд. Сильная штука, сильнее болгарского штангиста Фауста Гётева.
— Нет, я не глумлюсь, я скорблю об утратах.
— Ну, утраты — они только для этого и нужны, да.
— Чтобы скорбеть или чтобы глумиться? Я ещё не выбрала, что увлекательнее. Ну, если звезды надувают — значит, это кому-нибудь нужно…
— Увлекательнее — парно. То глумиться, то горевать. День так, день этак. Как Кастор и Полидевк.
— Утомительно. Не знаю, как касторы с полидевками, а я что-то устаю и подумываю, как бы сойти с дистанции. А Вам нравится играть в Лебядкина, да?
— Я мастер неумной похабени. Я многое могу. Скоро я такое напишу, что все вздрогнут. А мёртвые дети оживут. А потом умрут снова — в гораздо больших мучениях.
— Фу.
— К тому же я сегодня вечером читал книгу N. По непонятной причине это вызвало во мне всякую неумную похабень — видимо, чтобы компенсировать все прочитанные умности.
— Упоминание этого автора стало у Вас традиционно предшествовать похабени. Это уже второй случай на моей памяти. В этот вырубленный лес меня не заманят.
— Да он ничем не виноват. Просто струны задевает в моей измученной душе. И — хрясь! — явилась похабень, как капля крови на ноже.
— Не примазывайтесь к чужим похабеням.
— Я ему не завидую, вот ещё! Ну ладно. Сдаюсь. Вы открыли мою тайну. Завидую, да. Жизнь моя не густа — завидую. Где ваш кинжал, вот грудь моя.
— Нет, это не ко мне, у меня другие девиации.
— (обиженно, но с некоторым облегчением) Не хотите — не надо.
— А Вы обратитесь к своему другу Хомякусу — он сведет Вас с нужными девушками. Опыт обретете почище, чем в нетях.
— Нет, Хомяк меня использует только как пробника. Это судьба любого русского писателя, отмеченная ещё Шкловским: «Когда случают лошадей, это очень неприлично, но без этого лошадей бы не было, то часто кобыла нервничает, она переживает защитный рефлекс и не дается. Она даже может лягнуть жеребца.
Заводской жеребец не предназначен для любовных интриг, его путь должен быть усыпан розами, и только переутомление может прекратить его роман. Тогда берут малорослого жеребца, душа у него, может быть, самая красивая, и подпускают к кобыле. Они флиртуют друг с другом, но как только начинают сговариваться (не в прямом значении этого слова), как бедного жеребца тащат за шиворот прочь, а к самке подпускают производителя. Первого жеребца зовут пробник. <…> Русская интеллигенция сыграла в русской истории роль пробников. <…> Вся русская литература была посвящена описаниям переживаний пробников. Писатели тщательно рассказывали, каким именно образом их герои не получали того, к чему они стремились».
— Да, классический пример умной похабени. Где тут Сирин де Бержерак, ау? Осталось написать классическое произведение на эту тему. «Обыкновенная история» или «Облом обрывов» может получиться.
Диалог CMV
— Мужики все одинаковые.
— Думаешь? Но — похоже на то. Отличаются, в сущности, только интенсивностью.
— Нет, дело не в этом. Их просто неправильно используют.
— А правила эксплуатации тоже ко всем одинаковые? Как, как вас использовать? Вот мы сошлись на том, что используем вас очень непроизводительно. В основе у нас гордыня, в итоге — гордыня, а посередине пшик большей или меньшей силы.
— Ах, ну понятно же, для чего! Для украшения жизни, услады разного сорта. Остальное мы, мужчины, и сами умеем. Впрочем, я чувствую, что такая постановка вопроса ставит меня в тупик. В том-то и дело — для чего использовать. Тут дело не в том, что бы использовать производительно, а дело в том, чтобы понять, как именно хочешь использовать устройство.
— Это и есть самая главная проблема. Мы слишком старательные девочки, отличницы, мы хотим запомниться и пролететь метеором, чтобы объект никогда не смог уж забыть тебя и всю жизнь локти кусал. А такая программа диктует свой алгоритм: наворотить всего, потом разрушить. А чего самой хотелось? Пролетело незамеченным.
— В том-то всё и дело. Главное — правильно поставить задачу личному составу. А личный состав у нас неплохой. Даром, что все одинаковые.
— В процессе построения, пока вымуштруешь, теряешь всякий контакт со своими собственными желаниями.
— Так я о том же. Всё одинаково — это ведь и к большинству мужских девайсов относится. За исключением некомплектных, разумеется.
— Это вот я не поняла, насчет девайсов-то, это как-то уводит от темы.
— Хорошо, механизмов.
— Да я знаю слово девайс. Меня поглощает процесс. Я не знаю, что стала бы делать в случае успеха предприятия. Надо же потом девайсами пользоваться, а мне, видимо, сейчас не с руки и не нужно. Впрочем, чушь: некоторые функции девайсов вполне пригодились бы, но только если за это ничем не надо расплачиваться.
Диалог CMVI