Диалоги. Извините, если кого обидел.

— На самом деле настоящие рыбаки показывают размер рыбы на локте. С Лукьяненко немного другая история. Его книги — честные советские автомобили. Есть характерное ощущение, когда пересаживаешься из одной машины в другую — оно есть, даже если ты пассажир. Один мой знакомый, что отъездил много лет на «Жигулях» мне как раз вчера очень интересно пересказывал свои ощущения. (Очень важно, что он не ругается в адрес ВАЗа) Итак, он говорил, что пока не знаешь, что есть другие, «Жигули» кажется верхом совершенства. Говорил: «Помню, как поставил на девятке стеклоподъемники, так думал, что это я езжу на “Мерседесе”».

Человек выходит в мир разных машин, и видит, что всё не так, как он представлял.

Лукьяненко очень успешный фантастический писатель, собравший безумное количество внутрикорпоративных писательских премий, очень трудолюбивый и неглупый. Но из-за «Ночного Дозора» он покинул уютный корпоративный мир. Вышел из дому, купил билет, сделал визу, и вот вы увидели его с чемоданом на пороге Гамбургского цирка. Его тут же, с порога, начали пиздить. Прямо швейцары и билетёры. «Ночной дозор», а с ним и другие вещи, попали в лапы к критикам, они завопили, что это не то, то не так. Матрёшка на ножках Спёрта из The Thing, а там ещё что-то откуда-то. Что-то криво, что-то немотивировано, и проч., и проч. А ругаться было нечего: нормальные «Жигули», добротные. Представьте себе, как вы ловите на пустынной дороге под Ростовом машину и сходу начинаете спрашивать, что, дескать, у вас в салоне дребезжит? И отчего стёкла не опускаются кнопочкой? А? Стёкла?!

— Да ладно, мне фильм скорее понравился, а книги эти я все равно не читаю. У меня другие «Жигули» — Татьяна Устинова, например.

— Татьяна Устинова — это «Запорожец».

— Татьяна Устинова — «Нива». Хотя бы потому, что она очень эту машину пропагандирует.

— Вот из-за тебя (и, поэтому спасибо тебе) — я сформулирую в письменном виде некий ответ на незаданный вопрос. Мне представляется вполне справедливым отсыл к юношеству при обсуждении книг Лукьяненко. Конечно, если сводить его к глупым упрёкам в педофилии, то ничего в этом интересно. Эти намёки — изрядное скотство. Но как всякая распространённая ложь, они перемешаны с правдой. Дело в том, что в текстах у Лукьяненко есть много, что взрывчатым образом реагирует с инфантилизмом. Только этот инфантилизм никак не связан с возрастом. Понятно, что в современном городском обществе мужская сентиментальность разлита как бензин по асфальту. Нет больших слюно— и сопле— производителей, что современные клерки и служащие — мужчины среднего возраста. У Лукьяненко есть много достоинств — он одарён, мастеровит, он очень трудолюбив, он начитан, etc. Но то, что он дарит, в общем-то массовым рядовым читателям, сентиментальное переживание — вот именно это и сделало его популярным.

— Кстати, знаешь, довольно много людей связаны личной дружбой, прошлым и иными отношениями с Андреевым (которого я мало видел, и поэтому не могу называть его Лёхой). Так же довольно много людей связано с Лукьяненко разными отношениями. У них давняя нелюбовь другу к другу, и, интуитивно понятно, что от тебя коллективное бессознательное требует примкнуть или же отмежеваться. Ругаешь одного — значит, ты за другого — эта та самая дихотомия. А уж если ты подвергаешь критическому анализу обе группы, то случается то, что в старом советском анекдоте называли «Интернационалом» — то есть «интернационал — это когда русский берёт за руку украинца, тот — казаха, а тот — еврея, а тот — армянина… И все идут пиздить негров». Я вроде патологоанатома, — в тот момент, когда я занимаюсь анализом, я будто на вскрытии. А там ведь всё равно — девушка, ребёнок, старик… Мне, всё интересно — и тексты, и люди, и всяко разные события вокруг него.

— Лукьяненко будет Гарри Поттером. Он однажды вышел на сцену, и когда шёл, был нормальный. А потом встал и посмотрел в зал. Тогда на него сошло озарение, и он понял, что после восьмого июля он будет Гарри Поттер, а не Лукьяненко. То есть, все будут думать, что он Лукьяненко, а на самом-то деле он станет крутой, как Гарри Поттер. Он после восьмого июля будет круче всех, и я детям буду рассказывать, как он превратился. Лукьяненко будет после восьмого лучшим фантастом. То есть и так он круче всех, а после восьмого все об этом узнают. Какие Стругацкие — это все Фигня. Именно Лукьяненко всех уберёт после восьмого. Но есть ещё неделя — можно покаяться. Если кто-то из вас не любит Лукьяненко, то у него ещё неделя есть. А потом будет поздно.

— Странный человек вклинился в наш разговор, но надолго его не хватило. Только отвлечёшься — глядь, пробежит потный псих, заголосит что-то… И — цап — схватят его санитары и уволокут куда-то.

— Это просто кликуша. Он знает, что скоро придет День Перемен. И его постигнет судьба всех тех, кто не любит Лукьяненко. Он не ругается, а пророчествует. И жизнь его сочтена, осталось ей семь дней и семь ночей.

— Нет, это кто-то из харизматиков.