Диалоги. Извините, если кого обидел.

— Совершенно с тобой согласен насчёт веселия. Но исходный вопрос совсем не в том, что я пишу исключительно о фантастике — я пишу, о том, что мне интересно. Я пишу про Карлсона, биографии наркома Ежова, Льва Толстого и Дмитрия Быкова. Нам внятно всё — и острый галльский трам-пам-пам, и сумрачный германский плюти-плют. А ты вечно норовишь выдать пропуски в своё гетто, раздать допуски, и вообще выступаешь как защитник не литературы даже, а именно Корпорации. Причём, сам того [может быть] не замечая весь этот анекдотичный арсенал советского партийного критика.

Как в случае с Автопромом: в нашей стране живут прекрасные инженеры, талантливые самородки, прирождённые конструкторы. Они, например, первыми придумали «паркетный джип» «Нива», и идеологию машины такого типа (но Автопром довольно быстро упустил это первородство). И что? Я дружу с этими инженерами и конструкторами, но лицо отечественного Автопрома определяет улица. Ты патриотичен по отношению к Корпорации, а я распространяю любовь только на отдельных частных людей (иногда при этом не распространяя её на их книги). А ты всё время хочешь подменить преданность волшебному воздуху литературы или человеческие привязанности преданностью Корпорации (Пятьсот романов в год, ты помнишь?)… Корпорация — говно, а люди хорошие Корпорация — дурная, а ветер фантастики реет там, где хочет, и Фэндом, ни Корпорация со своими критиками и писателями ему не хозяин. Риторика только в этом.

— Нет-нет. Разве я кому запрещаю писать фантастику, писать о фантастике? Да упаси Бог! Просто иногда хочется по-доброму посоветовать: да не мучай ты себя, не борись с ветряными мельницами (какова есть злополучная «Корпорация»). Двадцать капель валокордина перед сном — и все наладится.

— А кто говорит о мучениях? Ср. «Вас мучают ночные эротические кошмары? — Отчего же мучают?!». Посмотри на ситуацию со стороны — стоит мне только сказать «А», как появляется кто-нибудь и говорит «Б». Ты вот приходишь, и оторвавшись от важных дел, начинаешь горячиться: «Однако не желаю я выслушивать глупости! Ась?» Это кому валокордина надо? Это кто принялся читать чужие заметки в чужом журнале и восклицает: «Однако не желаю я выслушивать глупости…»? Значит, есть ещё люди неравнодушные к теме, желающие принять участие в общем фантастическом веселье, и шутками, а то и всерьёз возвысить свой голос на эту тему. И именно это меня воодушевляет. ICQ?

— Да я тоже, конечно, не возвысился ещё до того, чтобы с белой башни не замечать копошения внизу. Мне тоже валокордина не помешает, не спорю. Продолжу-ка расти над собой.

— Блин, пацаны, ну вы и жжоте! трижды в процессе чтения данной переписки ржал в голос, что со мною случается столь редко, что практически не случается вообще. Всем спасибо, распотешили старика. Дурное настроение как рукой сняло.

— А и то, батюшко! Шумим, жжом!..

Диалог CMXXIV

— Ходил смотреть на светскую жизнь. Гости были немолоды. На шею всем повесили глиняные медали, и они с глухим стуком бились о столовые приборы. У всех при этом в сменяющихся припадках бились мобильные телефоны. И снова хлопали певицам, что играли лицом и голосом. Ведущая торжественно объявила: «Фонтан Бахчисарайского двора».

— Ты знаешь, была история про главного фантаста Лукьяненко. Он пришёл на телевидение, в передачу «Графоман», ведущий говорит что-то, а между делом замечает «… как сказал Максим Горький в «…»… Гость вступает: «Вообще-то, Лев Толстой в «…..». Ведущий спокойно поворачивается к оператору: «Так, стоп, стоп. Переснимаем».

— Лукьяненко — неплохой писатель. Не великий — но очень качественный.

— Согласились с очевидным. И что?

— Вот, вспомнила ещё ляп из «Ночного дозора»: никогда, никогда на станции «Ботанический сад в поезд не заходит такая толпища народу! Это вообще сама загадочная станция на оранжевой ветке: там всегда полумрак и практически никогда никто не входит и не выходит. Как-то обсуждали с Толстой книги Лукьяненко: я верила ей на слово, ибо сама ни при какой погоде, конечно, не читала. К жанру «фэнтези» испытываю такое же стилистическое неприятие, как и к самому термину с этими «э» оборотными и манерным французским «зи» на конце. Есть такие хозяйки, говорят: «Я сегодня приготовила салатик “фантазии”, так они хоть ударение ставят правильно. Толстая уверяет, что в «Дневном дозоре» её взбесило, что герои все время кивают и разводят руками — «Люди не разводят руками, нет такого жеста! Только если рыбу показывают» — и мы решили, что после каждого упоминания этого действия редактор должен был обязать автора приписать «развел руками, показывая рыбу». Она взяла два фломастера и подчеркивала каждый кивок и развод цветными фломастерами. Вскоре книга запестрела розовым и зеленым. Можно представить, как скучно ей было читать, если она прибегла к такому аутичному занятию.