Диалоги. Извините, если кого обидел.

— Мы квиты — я ведь тоже не прилежный читатель «Звезды». Я имею дело только с Диалогом между вашим другом и Толстой. И мы обсуждаем не Толстую, даже не Быкова — какая нам до них Гекуба? Мы (я, во всяком случае) размышляю об отношении к «ошибкам» в рамках творческого метода, который нам предлагает современная культура.

— Ну, это мы как-то далеко удаляемся слишком от темы. Культура нам предлагает работать хорошо, не лениться и не баловаться. А если обнаруживаются ошибки, работать над ними. Современная или не современная, не знаю.

— У меня всё-таки создаётся впечатление, что современная культура берёт именно количеством. Тут дело в том — я был свидетелем множества разговоров о самолётах. Так вот есть первая стратегия — наделать много самолётов не слишком хороших характеристик, посадить в них множество отважных, но наскоро обученных пилотов, и стратегия номер два — делать более совершенные самолёты, тщательно учить лётчиков.

То есть, спор этих стратегий напоминает битву медведя с осами. Иногда побеждает медведь, а иногда осы его могут закусать. Но современный спрос (мне кажется) вынуждает публичного человека ко множественным высказываниям, сделанным по первому типу. То есть, можно тратить время на проверку, тщательность — но это оказывается особенно никому не нужным.

— Тут дело не в «современности», а в способах трансляции. Спрос на качественную литературу есть, он просто мал, как всегда. Тиражи Пикуля и Эйдельмана сравните. Когда мы издаем свои ученые записки, мы читаем каждую статью по кругу, раза три. Причем это чтение включает и корректуру, и редактуру стилистическую, и редактуру научную. Мы — не корректоры и не редакторы, у нас просто нет денег нанять профессионалов (как делают немногие, но известные мне все же московские издательства вроде «Нового»). Однако какие-то результаты эта тактика приносит и у нас. Тиражи наших записок исчисляются едва ли не десятками экземпляров (ну, сотнями, но небольшими). Вопрос: можно ли сказать, что наши записки — не факт культуры, а книги издательства X., которые проходят поверхностную редактуру, издаются тиражами в сто раз большими и лежат во всех приличных магазинах — факт? Не думаю, честно говоря.

В общем, я за собой столько всяких ошибок помню (и таких, которые вызваны были невежеством, и таких, которые — спешкой, и ещё хуже — разгильдяйством), что не стану я в Т. камней метать. Это у меня не «метод», просто так выходит. Я стараюсь исправляться, если получается, в новых статьях как-то корректирую это дело иногда. А времена всегда одни и те же: весна, лето, осень, зима, утро, день, вечер, ночь.

— Да и я ничего метать ни в кого не буду. Если не вспоминать реакции на поправки. А вот с тиражами такая штука — часто одни и те же люди пишут учёные записки и статьи в глянец. Так сложилось. И получается, что жизнь искушает этих людей — раз за разом.

Диалог CMXXVI

— В канун войны литовские евреи, те, что поумнее, почуяв недоброе в воздухе, обратились к японскому консулу с просьбой о политическом убежище. Японец о существовании еврейского народа имел весьма смутное представление, засим попросил своё ближайшее окружение восполнить сей пробел. Доброхоты подложили ему «Протоколы». Ознакомившись, японец пришёл в восторг и предоставил всем желающим визы. Он заявил, что у этого народа есть чему поучиться. Есть и другие версии этой истории, но это совершенно неважно. Вот я и думаю, не расхлёбываем ли мы по сю пору ту кашу, что заварили евреи в Стране восходящего солнца?

— Про японцев, честно говоря, не знал. Но я помню, что мы с моим другом живо обсуждали красоты Уганды.

— Уганда, да, это был реальный шанс.

— Уганда? Что Вы! Там ещё жарче, пусть и красиво. Биробиджан надо было осваивать. Это ж клондайк, и природа доледниковая. Опять же — всё те же японцы рядом, можно контролировать.

— Кто бы сомневался. Я жил в тех местах, там вся государственная топонимика заменена чистой географией для пятого класса. Есть мы, а есть Материк.

Диалог CMXXVII

— Не хвастайтесь, это неприлично. Иметь неограниченный гуманизм — всё равно, что не иметь никакого. Крайности сходятся.

— У вас, наверное, в подъезде бомж замёрз. До смерти. И никто не подал ему рюмку водки и солёный огурец.

— Будете так рассуждать, у вас завтра неудача случится. И в любви конфуз выйдет. У меня глаз Чорный, страшный.

— Ничего — позор, разделённый надвое, это всего лишь полупозор. А это звучит респектабельно, почти как полупальто.

Диалог CMXXVIII

— Сейчас допишу маляву, и пойду спать.

— Спать? Да ты извращенец ко всему. Тьфу. Полетать, что ли по городу, завернувшись в чёрную плащ-палатку? Поискать чего…

— Леденцов, пожалуйста.

— Ладно. Если найду, то положу тебе на подоконник.

— Договорились. Старомарьинское шоссе, дом 6, 14-й этаж. Оставлю окно закрытым.

Диалог CMXXIX

— Я как-то блевал в меховую шапку с козырьком. Но это было в прошлой жизни, я тогда работал в офисе.

— А зачем? Это была шапка нелюбимого начальника?

— Заснул на полу после корпоративной вечеринки, и вдруг ночью потянуло со страшной силой…