Диалоги. Извините, если кого обидел.

— Субъективизм — наше всё? Надоело спорить. Единственный возможный эксперимент, подтверждающий или опровергающий ваши теории — вынести рассказы за конкурсный круг, например, выпустить многотиражный сборник и посмотреть на продажи. Или набрать группу добровольцев и выдать тексты им на суд. Впрочем, я могу предсказать результат — на рынке сборник провалится (как и все сборники рассказов), а читателям понравится.

— Вы не правы со сборниками. Поскольку это часть моей профессии, то я могу сказать, что некоторые сборники вполне успешны в продаже и вполне при этом многотиражны. Читатель — существо абстрактное. Дадите читать людям, читающим Казакова и Бунина, — не понравится. А дадите пресловутому замкнутому кругу — всё будет хорошо. Заметьте, наш разговор (не спор) возвращается к тому, что я сказал с самого начала. Люди нам важнее текстов. Эти тексты живут только в резервации — шаг за охраняемый периметр, так карачун им. И, мы, кажется, расходимся только в моём третьем пункте — я считаю, что этот раздел словесности не эволюционирует. Он таким и будет самопожирающим — принцип Кубертена здесь не работает.

В абсолютное равнодушие я не верю, в нём есть кислый привкус кокетства. Обиды самодеятельных авторов есть предмет веры. Кто же спорит о вере?

Слово «новое» совершенно бессмысленно. Это мне напоминает знаменитую легенду о поэте, что вышел к завтраку в доме творчества со словами «Написал вчера два стихотворения о любви. Закрыл тему». Так и здесь — ничего нового нет. Дело для меня в том, что эти тексты без Божьего дара. Да мне тяжело читать их — события в них мне мутны, язык — кажется стёртым как в сотнях подобных рассказов… Послания нет. Но ничего (повторяюсь) в том страшного нет — они нормально функционируют в узком круге, иногда попадают в книжку для узкого круга, и проч.

— Без Божьего дара? Забываете добавить «на мой взгляд». Или у вас есть универсальный измеритель Божьего дара?

— Ну, да. Только тогда фраза «на мой взгляд» должна ставиться и вами и мной (и вами) после каждой строчки — мы её опускаем ради экономии места, будто дробь сокращаем. Так вот, часто стрелки переводятся на защиту самодеятельной литературы, я усматриваю в этом виктимность защищаемой группы. А вопросов, между тем много. Стоит ли ставить себе высшие задачи? Или нужно ловить синиц? Стоит ли синица выделки? Подорожает ли животное масло?

Это очень важные вопросы — и среди них нет вопроса «писать или не писать». Вопрос — как это делать, и как заявлять о себе в этом мире. Вопрос стоит совершенно иначе — как жить, в чём смысл творчества и как сочинять, когда столько всего издано, как писать стихи после Освенцима, Гомера и Асадова?

Диалог CMXLI

— Как жизнь, брат Мидянин?

— Да рази ж это жизнь. Денег нет, трава не лечит, нет больше сил сдерживать характер.

— Трава это пустое. Меня и гидрокартизон не лечит. А характер не сдерживай, не надо. Лучше потопчи кого-нибудь ногами, плесни из стакана в лицо, плюнь в ухо — в общем, пообщайся с людьми. Психологи и милиционеры говорят, что это лечит.

— Я пытался, но меня затроллили, и теперь жызнь категорически кончена. А ещё у меня до конца года должно выйти шесть книг, но как это сделать, чтобы не сойти с ума, я не вполне представляю. Вариант один — гробить свою молодую жизнь тяжелыми наркотиками, как Дик.

— Да брось ты! Кто нас затроллит?! А в том, что ты напишешь до конца года свои шесть книг, лично у меня никаких сомнений нет.

— У меня тоже, но, как говорится в твоем любимом анекдоте из жизни, уровень-то, уровень!.. А ещё я слишком люблю жызнь, чтобы класть её на алтарь шести книг. А поздно; авансы получены и благополучно пропиты. Впрочем, я сего дни целый день кручу по кругу саундтрек к фильму «Возвращение живых трупов» и учусь мудроте. Хотя мудрота, как известно, уменьшает жалобы, а не страдания.

— Что до жизни, то решительно не вижу в ней ничего такого прекрасного. Авансы её скрашивают, но вот известное нам с тобой издательство совершило на моей памяти рекорд — заплатило мне аванс через неделю после отгрузки книг в магазины. Пустое это всё, пустое.

— Нам с тобой известно достаточное количество издательств.

— Я бы сказал даже, что наши знания об издательствах избыточны.

— Вот то, что известный нам переводчик Харписов решил купить себе Айпад — вот в этом я усматриваю падение нравов. Да и это, в сущности, пустое.

— Он написал в Этногенез и тем озолотился.

— Меня звали активно, но денег для моево уровня предлагали оскорбительно мало. Я не пошол. У меня-то нынче не айпады в виш-листе, а домик в Греции. И квартирка в Бруклине, неподалеку от Никитушки Красникова, брата моево названного.

— Ну, все в общем, знают источники этого богатства (не считая, конечно того, что переводчик Харпистов ходит по ночам про квартирам питерских востоковедов и отнимает у них рисовые лепёшки, кунжутное масло и изюм). Но странный у тебя какой-то виш-лист. Будто ты какой Лукьяненко-позорник или Экслер-лох…

— Это стартовый виш-лист. Дальше-то я уже буду умнее.