Читаем Диалоги. Извините, если кого обидел. полностью

— Ну что ж, прочитал — хотя «многа букф», осилил с трудом. Для меня ваш заочный спор с Кушнером остаётся за кадром (это внутрипартийные разборки). Но поскольку в вашем тексте много апелляций к теоретической физике, а это как-никак моя специальность, то я тоже сделаю несколько замечаний. Понимаете, есть опасность научной риторики вокруг неподдающегося измерению объекта. Такая риторика часто используется в искусствоведении для обоснования ценности произведения. Но если с неё постепенно снимать шелуху наукообразия, в центре обнаруживается банка томатного супа или забытая посетителем выставки авоська. Так, я полагаю, обстоит и дело со стихами. Я вовсе не отказываю некому кругу ценителей в искреннем поклонении какому-то тексту. Но наука устроена очень хитро — она знает немного, но все её утверждения можно проверить. Они могут быть повторены в другом месте и другими людьми. А тут мы имеем дело скорее с теологией. Ваш текст — текст внутренний, потому что терминов в нём много, а вот «прекрасной ясности» в нём я не наблюдаю. Скажи всё тоже самое русскими, неучёными словами — и не будет повода к разговору. Что хотелось сказать-то? Что «мы обладаем монополией на истину в пределах своей юрисдикции»?

И ради этого так многа букф?

— Хотелось сказать, что, искусство и наука — абсолютно разные вещи (а дипломы физика, математика — к.ф.м.н., и даже психолога у меня тоже есть), и если «в центре обнаруживается некая абстракция, банка томатного супа или забытая посетителем выставки авоська», то к искусству это отношения не имеет. Вероятно Вы все же не прочли первую статью и «Манифест семь», где прямо написано, что в центре остается мое абсолютно субъективное впечатление от прочитанного, состояние сознания, в которое я попал в результате восприятия произведения, и никакие «верификации» (которые Карл Поппер успешно заменил на принцип фальсифицируемости) не могут этот факт отменить или изменить. Моя цель как раз отделить «логическое понимание» в науке от восприятия искусства — это совершенно разные операции, и, на мой субъективный взгляд, тот, кто воспринимает искусство чисто рациональным способом, ничего в нем не «понимает» (Это, в частности, одна из линий раздела на субкультуры: такие люди имеют полное и священное демократическое право на свое мнение и свое искусство, но мне это искусство неинтересно, а вопрос, кто из нас прав, не имеет смысла.)

— У нас тут опять не будет взаимопонимания. Во-первых, я не понимаю сути этого суждения. Если оно в том, что наука и искусство — разные вещи, то тут вы ломитесь в открытую дверь, просто повторяя мои слова. Если опять о том, что люди имеют демократическое право — то вы это уже сказали. При этом, говоря, что «банка томатного супа или забытая посетителем выставки авоська» к искусству это отношения не имеет» — вы противоречите сами себе — отчего же? Вполне себе авоська «не предлагает представить себе абстрактную корову, которой нет и в помине, а дает возможность жить и чувствовать просто в цвете, линии и форме, без навязываемых умственных ассоциаций». В рамках другого сообщества, может быть, другой человек испытывает вполне искреннее наслаждение глядя на авоську.

Поэтому вам всё время придётся добавлять «в рамках моей субкультуры», «в рамках субсубкультуры»… И что? Вы так будете делить людей до бесконечности — упражняя свои математические навыки. Что до первой вашей статьи, то её не прочитал. (Я и вовсе не знал, что её надо читать и вообще стараюсь ограничивать себя в чтении). Мой опыт говорит о том, что все «наукообразные» вещи, если пересказать их простым русским языком вдруг превращаются в банальности. Ни одна блоха — не плоха: все — чёрненькие, все — прыгают… так-то.

Я тут не очень вижу предмета для обсуждения. Вот если бы мы обсуждали некий волюнтаристский критерий, что мы вносим в изначальное равенство — понимаю. Или способ также волюнтаристски отделить неразвитость человека от спекуляции художника на этой неразвитости — понимаю.

— Вы просто подтвердили мои последние слова. А третье предложение моего текста, который Вы прочли, гласит: «Если Вы хотите понять оставшуюся часть этого текста, Вам следует прочитать указанные работы. А если лень, не тратьте время на дальнейшее чтение». Так что, читали Вы зря. Вот, собственно, и вся мультикультурность. Дискуссия, видимо, и в самом деле бесполезна. Согласимся не соглашаться.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Мохнатый бог
Мохнатый бог

Книга «Мохнатый бог» посвящена зверю, который не меньше, чем двуглавый орёл, может претендовать на право помещаться на гербе России, — бурому медведю. Во всём мире наша страна ассоциируется именно с медведем, будь то карикатуры, аллегорические образы или кодовые названия. Медведь для России значит больше, чем для «старой доброй Англии» плющ или дуб, для Испании — вепрь, и вообще любой другой геральдический образ Европы.Автор книги — Михаил Кречмар, кандидат биологических наук, исследователь и путешественник, член Международной ассоциации по изучению и охране медведей — изучал бурых медведей более 20 лет — на Колыме, Чукотке, Аляске и в Уссурийском крае. Но науки в этой книге нет — или почти нет. А есть своеобразная «медвежья энциклопедия», в которой живым литературным языком рассказано, кто такие бурые медведи, где они живут, сколько медведей в мире, как убивают их люди и как медведи убивают людей.А также — какое место занимали медведи в истории России и мира, как и почему вера в Медведя стала первым культом первобытного человечества, почему сказки с медведями так популярны у народов мира и можно ли убить медведя из пистолета… И в каждом из этих разделов автор находит для читателя нечто не известное прежде широкой публике.Есть здесь и глава, посвящённая печально известной практике охоты на медведя с вертолёта, — и здесь для читателя выясняется очень много неизвестного, касающегося «игр» власть имущих.Но все эти забавные, поучительные или просто любопытные истории при чтении превращаются в одну — историю взаимоотношений Человека Разумного и Бурого Медведя.Для широкого крута читателей.

Михаил Арсеньевич Кречмар

Приключения / Публицистика / Природа и животные / Прочая научная литература / Образование и наука
100 знаменитых катастроф
100 знаменитых катастроф

Хорошо читать о наводнениях и лавинах, землетрясениях, извержениях вулканов, смерчах и цунами, сидя дома в удобном кресле, на территории, где земля никогда не дрожала и не уходила из-под ног, вдали от рушащихся гор и опасных рек. При этом скупые цифры статистики – «число жертв природных катастроф составляет за последние 100 лет 16 тысяч ежегодно», – остаются просто абстрактными цифрами. Ждать, пока наступят чрезвычайные ситуации, чтобы потом в борьбе с ними убедиться лишь в одном – слишком поздно, – вот стиль современной жизни. Пример тому – цунами 2004 года, превратившее райское побережье юго-восточной Азии в «морг под открытым небом». Помимо того, что природа приготовила человечеству немало смертельных ловушек, человек и сам, двигая прогресс, роет себе яму. Не удовлетворяясь природными ядами, ученые синтезировали еще 7 миллионов искусственных. Мегаполисы, выделяющие в атмосферу загрязняющие вещества, взрывы, аварии, кораблекрушения, пожары, катастрофы в воздухе, многочисленные болезни – плата за человеческую недальновидность.Достоверные рассказы о 100 самых известных в мире катастрофах, которые вы найдете в этой книге, не только потрясают своей трагичностью, но и заставляют задуматься над тем, как уберечься от слепой стихии и избежать непредсказуемых последствий технической революции, чтобы слова французского ученого Ламарка, написанные им два столетия назад: «Назначение человека как бы заключается в том, чтобы уничтожить свой род, предварительно сделав земной шар непригодным для обитания», – остались лишь словами.

Александр Павлович Ильченко , Валентина Марковна Скляренко , Геннадий Владиславович Щербак , Оксана Юрьевна Очкурова , Ольга Ярополковна Исаенко

История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии / Публицистика