Диалоги об Атлантиде

Я полагаю, что не обманывается, сказал он. – Так слова его кажутся тебе справедливыми? – Да. – Значит, любимое, Менексен, любящему, должно быть дружественно, – любит ли оно, или ненавидит, подобно тому, как новорожденное дитя, иногда еще нелюбящее, а иногда и ненавидящее, если матерью либо отцом бывает наказываемо, несмотря на его ненависть в то время, всего более, однако ж, бывает дорого родителям. – Мне кажется, это так, сказал он. – Стало быть, друг – не тот, кто любит, а тот, кто любим? – Выходит. – Стало быть, и враг – не тот, кто ненавидит, а тот, кто ненавидим? – Явно. – Стало быть, многие врагами бывают любимы, а друзьями ненавидимы, и врагам бывают друзья, а друзьям враги, если друг есть любимое, а не любящее; хотя великая несообразность, или лучше, думаю, дело невозможное – врагом быть другу, а другом – врагу, любезный друг. По-видимому, ты говоришь правду, Сократ, сказал он. – Если же это невозможно, то любящий будет другом любимого. – Явно. – Стало быть, ненавидящее опять будет врагом ненавидимого. – Необходимо. – Но так-то нам придется по необходимости согласиться на то же самое, на что согласились прежде, что друг часто бывает другом не-друга, либо даже врага, когда кто или не любит любящего, или любит и ненавидящего, и что враг часто также бывает врагом не-врага, либо даже друга, когда кто или не любит ненавидящего, или ненавидит любящего. – Должно быть, сказал он. – Так что же мы, положим, спросил я, если друзьями не будут ни любящие, ни любимые, ни те ни другие? Неужели и кроме этих призна́ем друзьями еще иных каких-нибудь? – Нет, клянусь Зевсом, Сократ, сказал он; тут я не слишком находчив. – Да не в том ли дело[331], Менексен, спросил я, что мы вовсе неправильно искали? – Мне кажется, Сократ, сказал Лизис и, сказавши, покраснел. – Мне показалось, что это слово вырвалось у него невзначай – вследствие того, что он был очень внимателен к разговору, следовательно, и слушал его со вниманием.