Диалоги. Практика латинского языка

Филиппус. Стуника – мой воспитатель, Силицео же – наставник в грамоте (institutor litterarius). Они при этом мои подданные или, вернее, отца, но отец, кому я сам подданный, поставил их надо мной и подчинил меня им.

Моробулус. Ради чего отдал отец твою светлость в подчинение этим людям?

Филиппус. Не знаю.

Моробулус. Ах, недостойнейшее [это] дело!

Софобулус. Совсем нет, о сыне, напротив, он сделал их твоими слугами, которые, по его воле всегда связаны с тобой, всегда устремляют глаза, уши, душу, ум на тебя одного, и те добрые и мудрые люди, каждый, оставив свои дела, занимаются только твоим, не для того, чтобы тебя властно мучить, но чтобы грубые твои нравы сформировать для добродетели, славного деяния, превосходства, не для того, чтобы сделать тебя невольником (mancipium), но чтобы [сделать] истинно свободным и истинно государем. Если ты им не подчинишься, тогда станешь рабом с тяжелой участью, хуже тех, которые находятся здесь среди нас, купленные и проданные из Эфиопии или Африки.

Моробулус. Чья в конце концов была бы власть, если бы он не повиновался тем воспитателям?

Софобулус. Доподлинно не людей, но пороков, которые являются мерзкими и непереносимыми господами любого человека, бесчестного и преступного.

Филиппус. Я недостаточно понимаю то, что ты говоришь.

Софобулус. Но понял, что [сказал] Моробул.

Филиппус. Все очень ясно [понял].

Софобулус. О, сколь счастливы были бы люди, если бы, находя очень быстро смысл и понимание вещей легких и дурных, понимали бы также вещи добрые и полезные. Теперь же происходит наоборот. В этом возрасте пустяки, глупости, мало того, [даже] сумасбродства, к которым тебя побуждал Моробул, ты легко понимаешь, а что я говорил о добродетели, о достоинстве, о всякого рода похвале, понял так, как если бы я говорил по-арабски или по-гетски [фракийски].

Филиппус. Что бы ты посоветовал в таком случае нужным сделать?

Софобулус. По крайней мере, чтобы сдерживать одобрение [т. е. не всегда соглашаться] и не успокаиваться ни от увещеваний того [Моробула] и ни от моих, насколько ты можешь судить о тех и других.

Филиппус. Кто поможет в этом суждении?

Софобулус. Возраст, образование, опыт.

Моробулус. Ах, сколь долгим было бы это ожидание!

Софобулус. Хорошо наставляет Моробул: бросай книги, идем играть и будем играть в игру, в которой избирается один царь; он предписывает другим, что должно делать, прочие повинуются законам игры, ты будешь царем.

Филиппус. Какой будет игра? Ведь если я не буду знать ее, как я могу вести себя как царь?

Софобулус. Что ты говоришь, миленький Филиппчик (Philippule dulcissime), радость Испании? В игре и в делах легчайших, в которых ошибка не доставит никакой опасности, ты не осмеливаешься принять государство, не зная игры, и ты желаешь серьезно посвятить себя [управлению] и править многими и столь большими государствами, не зная положения народа, законов, администрации, наконец, не обученный никакой науке, знающий только смешные нелепости, каковые тебе этот Моробул вливает в душу?

Эй, мальчик, скажи начальнику конюшни, чтобы он привел сюда того неаполитанского коня, необузданного, строптивого и норовистого, на которого Филипп сядет.

Филиппус. Вовсе не того, но другого, кроткого. Ведь у меня еще нет ни искусства, ни сил для управления столь строптивым конем.

Софобулус. Скажи на милость, Филипп, ты полагаешь, что какой-либо лев, тоже неукротим, или конь до того строптив и упрям и не повинуется узде, как народы и сообщества людей, те, которые сходятся и собираются вследствие всяческих пороков, бесчестных поступков, злодеяний и преступлений, вследствие потрясений души, сильных, раздраженных, возбужденных, пылких? Ты не осмеливаешься коснуться коня, а требуешь для управления и руководства народ, более трудный, чем какой-то конь? Но опустим это. Видишь на реке лодочку? Плавание – приятное занятие, наслаждение красотами луга и ивняка. Прошу, спустимся в нее [лодку], ты сядешь за руль и поведешь челнок.

Филиппус. С тем, конечно, чтобы я вас опрокинул и утопил, подобно тому как недавно сделал Пиментелулл?

Софобулус. Ты не хочешь даже лодкой управлять в такой небольшой и такой спокойной реке, потому что не обучен. И пускаешься (осмеливаешься) в море, в волны, бури, бедствия народные, незнающий и неопытный. С тобой случилось прямо как с Фаэтоном [278], который, не умея управлять колесницей, с юношеским пылом попросил [дать] ему [в руки] управление; тебе, думаю, известна эта история. Исократ прекрасно говорил, что в жизни людей имеются две великие вещи – власть [принципат] и священство [жречество], каковых, однако, всякий добивался, как если бы был достойным, всякий думал, что он может хорошо править, будто самый опытный [279].

Филиппус. Понимаю, что точно так же для моего положения и личности самое необходимое в управлении государством – искусство и опытность.

Софобулус. Правильно понимаешь.

Филиппус. Каким образом я достигну этого?

Софобулус. Ты извлек это с собой из материнского лона?

Филиппус. Вовсе нет.

Софобулус. Как в таком случае ты узнаешь, если не выучишься?

Филиппус. Никак.