Диалоги у картин

рационального меня

и непростительнейших грёз,

подозреваю на полу

опорожнённую бутылку

и поражение огня

перед доверием берёз.

Долго, долго наша ночь

в памяти бродила,

отражаясь в зеркалах

тонкого стекла.

Так ли важно, как давно,

ты меня любила,

если тенью на ветрах

снежная зола.

Ещё один глоток вина

у хрусталя моей лампады

и, за послушностью курка,

необитаемая даль

невероятного окна

несуществующего сада,

где положили облака

непроницаемый февраль.

294 Осколки лета

Ещё земля в узор одета,

но, ветра нежная метла,

уже несёт осколки лета

последним сполохом тепла

перед ночными холодами

или позёмкой листовой,

ещё не тронутой дождями,

ещё не схваченной травой,

ещё взлететь, к рукам, готовой

для кисти или книги сна,

пока далёкая весна

не одарит красою новой…

Уже случайные поляны

теснят прозрачные кусты,

уже небесной высоты

дерзают лёгкие туманы

и льются облаком из выси

на обнажённые круги,

как будто свет роняет листья

под наши тихие шаги.

295 Мольфаровый край

Увы, всё чаще мысль о Боге,

всё меньше жажды обрести,

где в травах лютые дороги

для остающихся в пути

и свет мольфаровых скитаний

листа, просохшего вчера

от акварельных ожиданий

секрета вечного добра.

296 Кольца

Души не найдено наукой

и, понимаем, наконец,

мир сотворяется разлукой

из ожидания колец,

пока, законами творца,

друг к другу тянутся сердца.

297 Согласие

Мы ходили на дубы по грибы,

мы катались на санях в небесах,

где запасы теплоты у судьбы,

там, где осень улеглась на ветвях.

И, у лета, доброй краски для всех

в этой сказке чудаков-неумех

с получением простых телеграмм

с пожеланием согласия нам.

298 Первый и последний

Баланс небес, дерев и нивы,

но, тщетно мечется перо

поставить осень на зеро,

где, изначально, все — красивы,

а листьев ветер костровой

несложно ценится толпой,

чьи вкусы нам неприхотливы,

не различая парк и лес

в собранье кистевых чудес.

Мы золотая ль середина

без жажды утоленья глаз

увидеть каждую картину,

как в первый и в последний раз.

299 Безгрешное

Как просто русскою порою

среди ветров, дождей и трав

дышать небесной высотою,

стволы безгрешные обняв,

которых белые пространства

теснят по душам облака,

пока художника рука

ещё венчается на царство

пересечением судеб,

где православный сладок хлеб

и выше нежности ветвей

лишь лики сельские церквей.

300 Отеческие дымы

Всё те ж «отечества дымы»

и мироздания законы!

Как мало изменились кроны,

как мало изменились мы,

пленяясь щедростью холста.

Нам кисть философа чиста,

где восходящий влажный свет

врачует шрамы долгих лет.

301 «Уголок Великого Устюга»

В таких фасадах, всё — лубочность,

но, вдруг, с дворовой стороны,

картографическая точность

тончайших линий старины,

как складок на челе историй,

изгиба кровельного крыш,

где всё вернее таешь взором,

чем дольше «в Вологды» глядишь,

а, колокольни, навсегда,

отрада, или же, беда…

302 Кроны на скалах

Ну, жили б веточкой в стакане,

бонсаем в крохотном раю!

Зачем им тяжкий рок метаний

у скал и ветра на краю?!

Смешно, не в силах оторваться

от праотеческих корней,

своей звездою любоваться,

как будто вольностью своей.

303 Часы

Тесновато в избе

и наделы — в обрез,

но есть равенство, где

высота до небес,

на пространстве, где бог

на рычажных весах

равновесит любовь

на её полюсах…

Стонут тысячи лет

между ними ветра,

но согласия нет

у вещей и добра…

Даже в наших краях

выбирать не дано,

как в песочных часах,

что-то тает… одно.

304 Два века

Воистину, все греки ближе к Богу

и, даже, обрусевшие вполне,

приобретая повод диалога

в бессонной неподвижности Луне

над Борисфеном и тропой Христоса,

где вечны одиночество Творца

и каверзы старейшего вопроса

согласия пророка и слепца…

Всех рассудил Куинджи чистый Гений,

когда его палитры торжество

явило Свет первейшим из творений

два века… прежде… слова моего.

305 На альбом В. Губарева

Так ли свет славянской плащаницы

согревает ангельскую глушь

каждою счастливою страницей

обнажённых исповедью душ!

Это россыпь русских полинезий,

безобидных шуток полотна,

где страна, без чувственных поэзий,

благодати чувственной полна.

306 Блаженство

Блаженство полного согласья

в непротивлении стихий

крупицам простенького счастья,

что нам Господь определил

без тщетных поисков вины

и книг, упорствующих годы…

Не ищут опыта народы

в границах камня и волны…

Ведь, парус — малая цена

за эти тихие лазури…

Давайте уничтожим бури,

как ссоры мудрая жена.

307 Малахитовое лето

Среди дивных картин

заблудиться не сложно,

если дорог и миг

остающихся дней,

но, зачем, до седин

дотянуться возможно,

если не было в них

тишины перед ней…

Невесомые сети

из тепла и печали,

чтобы мы не устали

от красы, господа,

чтобы нами всегда

согревалась на свете,

в малахитовом лете,

голубая вода.

308 Филигрань

Эта светлая нежность

на отлив голубой,

филигранная свежесть

у зимы городской,

где добрейший художник

не напишет стройней

деловитых прохожих

в переулках церквей.

Меж домов, что согрели

поколенья отцов

и ещё уцелели

для последних торгов,

где намоленный камень

деловитый прохвост

воровскими ночами

увезёт на погост,

чтоб колонною пятой,