Дианова гора

Когда на другой день я пришёл с охоты, Химика не было. Ушёл в свою подсочную избушку.

Никто не пел больше в моей трубе, не стреляли осколками камни в бане. Ни разу не пульнули мне на тропе шишкой в спину. Видно, все, кого выдумал в своём одиночестве Химик, ушли вместе с ним. И Шишкач, и баннушки, и дед Дымовик.

Хороший всё-таки человек Химик. Только немножко странный. А может, тем и хороший, что странный.

НОЧНОЙ ПЕРЕПОЛОХ

Меня разбудили шум и возня во дворе. Всегда молчаливая, взволнованно кокала Ксантипа. Шипел и гневно кашлял Диан. Что-то упало. Что-то звякнуло. Захлопали крылья. Кто-то мягко прыгнул, шмякнулся о дверь, пробежал по сухому сену. Похоже, за стеной шла какая-то потасовка.

Я схватил фонарик и выскочил во двор. Мне в ноги метнулся кот. Он был взъерошен, как ламповый ёрш, и ужасно возбуждён. Диан выгибался калачом, ходил на цыпочках и устрашающе плевался в темноту. Моё появление во дворе укрепило его воинственный дух.

Курицы на месте не было. Я отыскал её фонариком высоко на балке. Луч фонаря будто столкнул Ксантипу. Бестолково размахивая крыльями, она с воплями слетела вниз, как выброшенная из окна тетрадка. Из разорванного куриного гребня текла кровь и бисеринками скатывалась по белой шее. Кто-то пришёл из ночного леса, чтобы убить Ксантипу и полакомиться курятиной. Но кажется, этому помешал кот Диан. Он вступился за подругу по несчастью. И наверное, враг оказался силён и страшен — очень уж кот был взвинчен дракой и никак не мог успокоиться. Я нагнулся, чтобы погладить его, но кот испугался, вздрогнул и снова выгнулся дужкой амбарного замка.

Кто же всё-таки напал на Ксантипу?

Двор был пуст.

Я вышел на улицу и посветил с крыльца. Фонарик вырвал из темноты полоску свалявшейся жухлой травы, кусок загороды и ближнюю берёзу. Дальше луч увязал в ночи, рассеивался без остатка в пустом бесконечном воздухе, окружавшем гору.

Неразгаданной осталась в ту ночь тайна покушения на Ксантипу.

ВЫШКА В ЛЕСУ

На Диановой горе стоит огромная деревянная вышка. Любопытно мне стало — далеко ли с неё видно? Я оставил внизу возле толстой бревенчатой ноги ружьё и рюкзак, полез по узенькой лестнице. Меня окружали брёвна, сбитые здоровенными скобами. Сначала они казались мне вполне прочными. Но чем выше я забирался, тем больше замечал, как повылезли скобы из потрескавшихся балок, как болтается и скрипит под ногой лестница, и вышка становилась не такой уж надёжной… Чтобы не кружилась голова, я вниз не смотрел, а просто лез да лез, пока перед глазами были ступеньки.

Сквозь вышку свободно протекал поднебесный ветер. Он был совсем другим, чем на земле. Поднебесный ветер не метался из стороны в сторону и пахнул не грибами, а студёной ключевой водой. Вышка чуть покачивалась, вздрагивала и тихонько постанывала. Вдруг завалится? Высоко лететь с вышки, которая загремит с горы!

Наконец ступеньки кончились, появилась дощатая щелястая площадка. Только теперь я решился взглянуть на открывшуюся мне картину. Холодок радостного страха сжал моё сердце — так широко лежало вокруг Заонежье, так далеко внизу была земля. Ружьё — не больше, чем авторучка, банька — как спичечный коробок. Ворона пролетела подо мной, распластав растрёпанные крылья.

То, что видно было сверху, напоминало, пожалуй, не картину, а громадную палитру, на которую художник, готовясь писать, выдавил краски. Тёмно-синий кобальт — это Онего. Разводы охры — сухие болота. Широкие пятна густо-зелёного крона — это еловые и сосновые леса. Жёлтые мазки — березняки, багряные — осины. А ярко-красные — это, наверное, рябинки. Поседевшие от ночного морозца дорожки и тропки протянулись по лесу нитями паутины. Ясным стеклом блестел молодой лёд лесных озёр. Только лазури — небесной голубизны — пожалел художник. Серый цвет преобладал в северном осеннем небе. Белила с сажей.

На перилах площадки я обнаружил странную надпись: «Ты не прав, Мухин». Интересно, что это за Мухин? В чём он не прав? И почему человек, забравшись на такую высоту, вдруг вспомнил о своей обиде и не поленился вырезать непонятные слова?

В лесу на белых дорожках крутилась лисьими хвостами рыжая метель — это низовой ветер гонял палые листья. Как зенитки, смотрели в небо чёрные трубы деревенских крыш. Над моей трубой дрожал, струился тёплый воздух: в протопившейся горячей печи упревала заячья похлёбка. Через трубу я как бы спустился взглядом к себе в дом, увидел Диана на лавке и Ксантипу в отгороженном углу, листки бумаги на столе, представил себя — как сбрасываю у печи дрова, щепаю лучину… Хорошо всё-таки, что я приехал на Дианову гору!

Я чувствовал себя летящим в потоке свежего ровного ветра. Он протекал через меня так же свободно, как сквозь ажурную вышку.

«Ты не прав, Мухин»… Ну, а я? Всегда ли я бываю прав?