Дьявол в ее постели

Опустив голову на грудь, она бросала на него быстрые взгляды, грустные и тревожные, и поспешно отводила глаза. В этот миг он живо вспомнил Франческу своей юности – робкую, послушную девочку с застенчивой улыбкой и щедрым сердцем.

– Но мне не следовало так долго ждать, прежде чем прийти к тебе, – искренне продолжал он. – Ты напомнила мне, ради чего все это. Рядом с тобой я вновь начинаю верить в то, что, как считал, никогда не вернется. Ты даешь мне… нет, не так: заставляешь надеяться. И чтобы сохранить эту надежду, чтобы не потерять силы и делать то, что должен – я нуждаюсь в тебе. Ты должна быть живой. И в безопасности. Ты редкое, невероятное создание, всегда была такой! И Кенуэй тоже это видит.

Он погладил ее по щеке, мысленно проклиная эту прекрасную и хрупкую плоть, которую так легко ранить и изуродовать, кости, которые так легко сломать. Воля у нее железная, но тело, даже сильное тренированное тело Франчески, слишком хрупко.

– Он не просто хочет тебя, Франческа. Я знаю: он хочет тебя раздавить. Он так уже делал. А я не смогу жить, если… если с тобой что-то случится.

Она улыбнулась в ответ, но какой-то жалкой, дрожащей улыбкой, словно понимала, что эти слова должны быть ей приятны, но они вызывали совершенно противоположные чувства.

– Франческа! – Ее имя слетело с его губ, словно нежное благословение. – Послушай меня…

– Нет! – отрезала она и, рубанув ладонью по воздуху, словно проводя между собой и им невидимую черту, попятилась к кровати. Не отступая, скорее, перегруппировывая силы для нового наступления. –  Это ты меня послушай! – приказала она, ткнув в него пальцем, и поскорее отвернулась, словно, глядя на него, не могла рассуждать ясно. – Кенуэй больше не главный злодей. – Она на мгновение остановилась. – Не единственный. Они все. Уничтожив Кенуэя, мы просто отрубим голову гидре, но у нее тут же вырастет новая. – Франческа развернулась к нему; по жесткому блеску глаз было ясно, что она полностью восстановила самообладание. – Думаю, ты и сам понимаешь. Мы просто обязаны сделать это – внедриться в сердце Кровавого Совета, нащупать его корни и выкорчевать. И это мы сможем сделать только вдвоем. Если бы ты нашел меня раньше, то увидел бы, как я стала той, кем стала. И понял бы: Франчески, которую ты знал, больше нет. Она мертва, Чандлер, мертва и похоронена рядом с Декланом на пепелище Мон-Клэра. Такова наша судьба. А наша задача – уничтожить Кровавый Совет. Вместе.

На этот раз она не шагнула к нему, лишь протянула руки, словно кающийся к священнику, молчаливо умоляя его самого сделать первый шаг.

– Не борись со мной, встань на мою сторону! Будем сражаться вместе, и я докажу тебе, что способна на все!

Она великолепна.

Это слово билось у него в груди, стучало в ритме сердца.

Ве-ли-ко-леп-на!

Она была хорошенькой девочкой, сладкой, как сахарная вата, и хрупкой, как китайский фарфор. Полудетская любовь Чандлера к ней была мучительна: ее сияние разгоняло его тьму, но он не смел к ней прикоснуться, и знал, что никогда не посмеет. Ведь тогда все узнают. Он запятнает ее совершенство, и ночью они придут за ним. Кто их осудит?

Так что он не осмеливался даже мечтать.

Но теперь… Теперь? Она изменилась до неузнаваемости. Она больше не святая – скорее, воплощение греха. Не совершенство, а наслаждение. Не запретный плод, а огонь.

Она сама превратилась в стихию, отнявшую у нее все.

И, боже правый, как же соблазнителен этот огонь! Жар, исходящий от нее, словно от солнца, влечет его, как мотылька на свечу. Как сумела она превратиться в такую несокрушимую силу, в воплощение энергии и жизни, которое посрамит любого мифического героя?

Внезапно Чандлеру стало все равно, сколько мужчин владели ею в постели. Он понял, что на самом деле – ни один.

Это она ими владела.

Она родилась как шепот, но превратилась в крик. Требование. Богиню в зеленых шелковых шароварах.

Ее аппетит не уступает страстям Кали. Ее желание, обнаженное и бесстыдное, написано на лице. Она бросает ему вызов.

Подумать только – когда-то он боялся, что она с ним не справится! Не выдержит его тяжести, его тьмы, его жажды.

Впервые Чандлер ощутил укол страха перед девушкой. Нет, перед женщиной. Перед голодом, заострившим ее скульптурные скулы. Перед честным обещанием в глазах. Перед ее тайнами.

Он всегда считал, что лучше всего быть скалой. Твердой, тяжелой, неподвижной. Но… теперь понимал: скалу можно стереть в пыль. Можно до неузнаваемости изменить ее очертания. Если он – камень, то она – вода: нежная, переливчатая, проникающая в каждую щель, утоляющая жажду…

Но что может противостоять силе воды?

Кто остановит девятый вал?

Вот она – самая невероятная сила на земле. Захватит и унесет в море, откуда он никогда не вернется. Во всяком случае, уже не будет прежним. Она поглотит его, и он утонет в ее глубинах – телом и душой. Она не знает пощады, не предлагает путей к отступлению. Оставит от него пустую, выбеленную морем раковину, и пойдет прочь, став только сильнее.

Ибо она сочетает в себе две стихии, которых он боится больше всего на свете: воду и огонь.