Дьявол в мелочах

— Я не твоя собственность, — выкрикиваю отрывисто и снова пытаюсь вырваться. — Ты не имеешь права. Ненавижу, — все вокруг расплывается перед глазами от слез. Понятия не имею, что сейчас написано на лице матери, но ощущаю, как ослабевает ее хватка. Дергаю рукав на себя и, почувствовав свободу, бегу прочь. Она что-то кричит вслед, но мне уже все равно. Все, что мне нужно — найти Диму. Сказать… сама не знаю, что. Но мне необходимо увидеть его. Обнять и не отпускать. Никогда. Стереть поцелуями из его памяти жестокие слова матери. Вернуть того Романова, каким узнала его за прошедшие дни. Я не могу его потерять. Ни сейчас, ни когда бы то ни было. И понимаю отчетливо, что если он уедет — буду способна на любое безумство. Даже на такое, подобного которому не подозревала в себе еще полчаса назад.

На обратном пути к дому Романова я его так и не встречаю. Снедаемая отчаяньем, которое, кажется, способно сгрызть меня заживо, отправляю ему с десяток смс, но не получаю ответа ни на одно из них. Обняв себя за плечи, вопреки осеннему холоду, сижу у его подъезда и жду. Может быть, он уже дома. А может, бродит где-то один. Я не знаю. Просто жду, потому что это все, на что я сейчас способна.

Проходит несколько часов, прежде, чем я понимаю, что все напрасно. Молчаливые слезы иссякли, иссушенные злым ветром. Иссякли и мои эмоции и все, что я слышу теперь вокруг себя и внутри — это пустота.

Поднявшись на ноги, делаю несколько нетвердых шагов сама не знаю куда. Знаю лишь одно — домой я ни за что не вернусь.

— Соня?

На пороге папиного дома меня встречает та самая тетя Люда. Но сейчас мне нет никакого дела до ее присутствия здесь.

— Я к папе, — говорю я, глядя прямо перед собой.

— Господи, — восклицает она в ответ. — Да ты вся дрожишь. Проходи скорее.

Каждый шаг дается мне тяжело. Нет сил двигаться и ноги кажутся такими тяжелыми, почти неподъемными, будто к ним привязаны гири. Доплетясь до кресла в кухне, падаю в него без сил. Слышу, как поворачивается ключ в замке — тетя Люда запирает дверь. Потом различаю ее приближающиеся шаги. Она говорит:

— А папы нет.

Я вскидываю на нее растерянный взгляд:

— Как нет?

— У него смена сегодня.

Точно. Он на смене. Ощущаю, как дрожь начинает бить сильнее. Не представляю, куда мне идти. А просить чужую женщину о том, чтобы остаться в доме, который когда-то был моим — кажется чудовищно унизительным.

— Соня, что случилось? — спрашивает тетя Люда, и в ее голосе слышатся нотки участия. И этого внезапно оказывается достаточно для того, чтобы снова разрыдаться — надрывно, в голос, хотя еще минуту назад мне казалось, что у меня не осталось ни слезинки.

— Господи, — повторяет тетя Люда встревоженно. — Что-то с мамой?

От упоминания матери мои рыдания становятся еще громче и отчаяннее. Тетя Люда испуганно охает и начинает около меня суетиться.

— Соня, миленькая… давай разденемся. Промерзла ведь вся. — Она расстегивает на мне куртку и начинает ее стаскивать и я, послушно, как кукла, поворачиваюсь в нужную сторону и автоматически поднимаю руки. — Вот так, умница. А сейчас я тебе чаю сделаю. И ты мне все расскажешь, — продолжает хлопотать тетя Люда.

Я вовсе не собираюсь ничего ей рассказывать, но когда в моих замерзших руках появляется чашка горячего ароматного чая, заботливо упакованная в вязаный чехол, понимаю, что держать в себе случившееся больше нет сил.

— Мы разругались, — говорю я. — Мне негде ночевать.

— Ой, слава Богу, живая хоть, — выдыхает тетя Люда и тут же спрашивает неверяще: — Она что, тебя выгнала?

— Нет. Но домой я не вернусь.

— Понятно, — говорит тетя Люда. — Ты пей чай. А я пока тебе постель застелю.

Киваю молча, испытывая смесь благодарности и облегчения. Присутствие тети Люды здесь уже не кажется неправильным и предательским. Просто поразительно, что всего за две минуты общения я ощущаю от нее едва ли не больше заботы, чем от собственной матери за последнее время. Эта мысль чудовищна, и еще недавно мне было бы за нее стыдно. Но после всего, что случилось сегодня, я не испытываю к женщине, что меня родила, ничего, кроме ненависти. За то, что отняла у меня не только себя и то, в чем я так нуждалась, но и того, кто дал мне, недолюбленной, все это — такое необходимое, недополученное. Кто заполнил собой весь мой мир и позволил почувствовать себя нужной. И без кого я теперь ощущаю себя уничтоженной. Безжизненной.

— Я тебе постелила в твоей старой комнате, — снова раздается рядом голос тети Люды. — Пойдем. Или, может, кушать хочешь?

Я отрицательно мотаю головой и, отставив чашку в сторону, поднимаюсь и иду к себе, молча удивляясь тому, что эта женщина знает не только мое имя, но и где была раньше моя спальня. А что знает обо мне моя мать?

Слезы снова подступают к глазам. Сколько же их еще, Боже? Я прикрываю глаза, словно так можно удержать на месте этот бесполезный соленый поток и опускаюсь на кровать. Тетя Люда накрывает меня одеялом и заботливо подтыкает его с боков, словно я маленький ребенок. И в этот момент я чувствую себя именно так. Ребенком, который отчаянно нуждается в том, чтобы кто-то решил его проблемы.