Дьявол в мелочах

Я уже давно не воспринимаю свой день рождения как что-то важное. Напротив — мне хочется полностью забыть о нем. Просто чтобы не питать иллюзий. Потому что вопреки всему, так наивно и по-детски каждый год я, стараясь не признаваться в этом самой себе, жду какого-то чуда. Но оно не происходит. Ни одно из тех маленьких, но таких важных для меня чуд, никогда не случаются. И этот раз — не исключение. А ведь я не прошу о многом. Лишь о самых простых вещах, совершенно естественных для многих других людей.

Несколько лет после развода родителей мне хотелось только одного — чтобы мы снова собрались вместе. Хотя бы ради моего дня рождения. Чтобы хоть раз в году чувствовать, что у меня есть настоящая семья, а не только отдельно мама и отдельно папа, которые не желают друг друга видеть. И, конечно, я надеялась, что однажды папа снова вернется домой. Но этого тоже так и не случилось.

И сегодня снова все получается совсем не так. Хотя единственное, что было мне нужно — это спокойный день наедине с Димой. Только я и он. Вместе. Лучший и ничего не стоящий подарок. Но даже такое простое желание сбывается лишь наполовину. Потому что конец этого несчастного дня превращается в настоящий кошмар.

Когда мы с Димой подходим к моему дому, обнаруживается, что мать ждет меня не дома на кухне, как то бывает обычно. Она ждет у подъезда и ее и без того хмурое выражение лица при виде Димы становится злым. По душе у меня ползет холодок как предвестник чего-то страшного. Мне хочется крикнуть Романову "уходи", но я понимаю, что это выглядело бы как минимум странно.

— София, быстро домой, — доносится мне в спину материнский голос, когда я поворачиваюсь к Диме, чтобы наспех попрощаться. Без привычных уже долгих поцелуев и слов, каждое из которых буду лелеять в памяти еще долго. Всего этого сегодня не будет, потому что присутствие матери отравляет все. Мне хочется огрызнуться на ее реплику, высказанную тоном, которым даже собаку к себе не подзывают, но вместо этого я открываю рот, чтобы сказать Романову, что ему лучше сейчас же уйти. Но не успеваю. Мать оказывается рядом и опережает меня.

— Кто это? — спрашивает она требовательно.

Я поворачиваюсь к ней лицом, подспудно желая закрыть собой Диму. Спрятать от чужих глаз. Укрыть от всего дурного, что — мне ли это не знать — может сказать эта женщина.

— Дима. Мой друг, — отвечаю быстро, без лишних подробностей, желая лишь одного — чтобы она ушла. Но мой ответ ее не удовлетворяет. Прищурившись, мать разглядывает Романова и на ее лице проступают признаки узнавания. Я инстинктивно нащупываю руку Димы и сжимаю — то ли прося о поддержке, то ли желая поддержать сама.

— Романов? — спрашивает мать и тон ее не подразумевает ничего хорошего. — Как ты умудрилась связаться с этим человеком?

Этот вопрос и то, что она вкладывает в слова "этот человек" задевают меня даже сильнее, чем все, что она говорила мне раньше. Потому что теперь это касается Димы. И то, что я готова стерпеть в свой адрес, я не могу оставить просто так, когда это касается его.

— А что не так? — цежу я сквозь зубы. — Как ты верно заметила, он тоже человек. Как ты и я.

— Дура. Ты что, хочешь, чтобы и тебя нашли в какой-нибудь канаве, как его мать?

Ее намек — гадкий, мерзкий, грязный, причиняет боль, как от удара в уязвимое место. Какой же недалекой нужно быть, чтобы повторять чужие идиотские сплетни? Меня охватывает такая ярость, что я, кажется, готова сейчас на чудовищные вещи. Вонзаю ногти в ладони, сдерживаясь из последних сил — не ради себя, ради Романова. Чтобы он не стал свидетелем отвратительной сцены. И в тот же миг ощущаю, как его рука выскальзывает из моей. Поворачиваюсь к Диме и то, что вижу на его лице, рождает в душе парализующий страх. Романов сейчас — замкнутый и чужой, такой отстраненный, каким я давно его не видела. И взгляд его — пустой, словно он замкнулся в себе, пугает сильнее, чем все, что способна сделать мне мать.

— Чтобы я тебя больше не видела рядом со своей дочерью, — не унимается она.

Дима отступает на шаг, потом еще на один — поначалу неуверенно, растерянно, словно не понимает, где находится. А потом разворачивается и быстро идет прочь.

— Стой, — я кричу и слышу, насколько панически звучит мой голос. Но Дима не оборачивается. Срываюсь с места, чтобы побежать за ним, но мать вцепляется в меня мертвой хваткой.

— Пусти, — кричу я уже во весь голос и мне плевать на то, что все это могут услышать соседи. — Дима.

Он удаляется все дальше и скрывается из вида. Я рвусь следом, но мать держит мой рукав крепко.

— Домой, — командует она.

— Да пошла ты, — срываюсь я и буквально выплевываю ей в лицо: — Ненавижу тебя. Ненавижу, слышишь? — голос ломается и я неожиданно захлебываюсь рыданием. Плачу отчаянно, понимая, что, может быть, Дима никогда не вернется. Что потеряла его из-за этой женщины, которой плевать на меня и мои чувства.