Дьявол в мелочах

Но сегодня она какая-то странно молчаливая, что порождает внутри хренову тучу вопросов, ответ на которые мне может не понравиться.

— Я же сказала… ничего, — отвечает, чертя что-то незамысловатое на моей ладони.

— Не верю.

— Все так…

Обычно девчонки обижаются на какую-нибудь лабуду вроде того, что парень забыл, например, о какой-то дате. Две недели и четыре дня с тех пор, как познакомились или о годовщине смерти Му-му. Только Соня мне казалось совсем не такой. Хотя…

— Я о чем-то забыл?

Она вздыхает, полуоборачивается ко мне и быстро произносит:

— Не мог забыть, потому что вряд ли знал.

Поначалу фраза кажется мне просто каким-то набором букв, но постепенно до меня доходит:

— Сегодня какой-то праздник?

— Не совсем праздник.

— М-м-м… только не говори, что у тебя день рождения.

Кажется, начинаю вспоминать, что в прошлом году как раз у Рождественской он пришелся на начало второй четверти. Или не у нее? Почему мне тогда это было совсем неважно?

Она не отвечает, просто молчит, отвернувшись. И я чувствую себя просто идиотом. Должно быть и вправду мне нужно было знать о дне рождения Сони, если он сегодня… но я не знаю.

— Значит, день рождения, — выдыхаю ей в волосы.

— Это неважно.

— Для кого?

— Для меня.

— А для меня — очень важно. Почему ты не сказала?

Она поворачивается ко мне, смотрит серьезно, будто изучая черты моего лица, и мне хочется сделать для нее все, что будет возможно в моих силах.

— Потому что это действительно неважно.

— Глупая…

Очень тяжело вздыхаю, потому что понимаю — день рождения Сони — это вообще единственное, что сейчас может быть важным. Поднимаюсь с качелей, заставляя сделать это и Рождественскую. Она встает, глядя на меня с недоумением. А я и сам пока не знаю, что именно хочу предложить ей. Точнее, знаю, но понять, как она отреагирует на это — не могу.

— Пойдем ко мне? — спрашиваю, протягивая руку. Этот жест вообще кажется в последнее время самым закономерным из всех возможных. — Дядя Витя сегодня до ночи не вернется.

Я не представляю, что она может подумать об этом, знаю лишь, что не сделаю ничего, что ей бы не понравилось. Но она произносит просто и легко:

— Пойдем.

И все сомнения отходят на второй план.

Я не помню уже, когда в последний раз демоны разрывали мое нутро. Знаю лишь, что та боль под ребрами, которую испытывал в последнее время, стала привычной. Как желание дышать — люди просто не замечают потребности раз за разом делать вдох, но она есть. Так же и боль, рожденная близостью Рождественской — она уже как часть меня. Кажется, убери ее, и я лишусь чего-то необходимого, как воздух.

— Из еды только стряпня отчима. Он готовит много и вкусно, но боюсь, это не то, что нам нужно.

Я рассматриваю содержимое холодильника, распахнув дверцу. Соня сидит на кухонном уголке, забравшись на него с ногами, обхватила колени и смотрит на меня. И мне это нравится. Нравится видеть Рождественскую частью моей обычной жизни.

— Можем заказать что-нибудь на дом.

— Я не голодна.

— И я вроде тоже.

Наконец, закончив инспектировать холодильник, закрываю его, чувствуя себя не в своей тарелке. Мне важно, чтобы Соня ощущала здесь себя спокойно, но что сделать для этого — не знаю.

— Покажи мне свою комнату, — неожиданно просит Рождественская, заставляя меня удивленно вскинуть брови. Ничего особенного в ней нет — обычная спальня подростка восемнадцати лет. Не уверен, что там нет носков в углу или грязных вещей, которые я так и не донес до корзины для белья в ванной.

— Там нет ничего такого.

— Все равно покажи. Если ты не против.

— Я не против…

Мы идем в мою комнату, и я понимаю, что мне пофиг на носки и трусы, если таковые валяются где-то на видном месте. Внутри вскипает желание, мне хочется понять, смогу ли я быть не собой с Соней. Именно не собой, потому что не хочу причинять ей боль. Не хочу видеть страх в ее глазах, который вполне могу породить. Я не хочу быть рядом с ней чудовищем, в которое могу превратиться помимо воли. Она слишком важна для меня. С ней все слишком, и это пугает.

За нами закрывается дверь, будто отрезает пути к отступлению. Мои или Сони — неважно. Снова мы в каком-то крохотном и уязвимом мире, разрушить который можно любым неосторожным словом. Моим словом.

— Она так на тебя похожа… — выдыхает Рождественская, подходя к рядам дешевых пластиковых игрушек на одной из книжных полок. Рука не поднимается выбросить, потому что их покупала мама.

— Комната?

Соня просто кивает, продолжая разглядывать мои вещи. К каким-то прикасается, и от этого по моему телу проходят электрические разряды. Какие-то просто берет в руки и рассматривает пристально, будто в них есть что-то ценное.

— Это мама мне дарила. И это, — киваю, садясь на край постели.