Дьявол в мелочах

На первый урок я решил опоздать. Знаю, трусливо, но иначе просто не мог. И как назло — это была алгебра и сука-Ильич, на которого сегодня, в принципе, было насрать. Но мне физически было необходимо понять, пришла ли Соня в школу, и если да — с кем она сидит. Застыв перед дверью, сделал глубокий вдох и мгновением позже просто распахнул ее и вошел в кабинет. Возникшая пауза в объяснениях Ильича какой-то очередной бесполезной математической херни заполнилась тишиной, когда стихли даже шепотки одноклассников.

Извиняться за опоздание я не стал. Просто окинул одноклассников невидящим взглядом и, поняв, что Соня села за ту парту, которую я занимал последние несколько лет, выдохнул. Она смотрела на меня, а я на нее. И все снова исчезло. Не было никого кругом, а от того, чтобы подойти к ней, взять за руку и увести из кабинета, меня удерживало только понимание, что после ей может за это влететь. Ей. Не мне.

И в этот момент вдруг отчетливо осознал — чтобы я ни делал, какие бы пути ни выбирал, все херня без Рождественской. Она — мой шанс на то, чтобы я выжил, ради нее я был обязан измениться и изменить тот ад, в котором жил все эти годы.

Усевшись рядом с ней, я достал из рюкзака тетрадь и ручку и нацарапал быстро под бубнеж очнувшегося Ильича:

"Прости. Я виноват. Но мне нужно было время".

Подвинув тетрадь Соне, я вскинул голову и исподлобья оглядел Ильича, на случай, если тому взбрело бы в голову прикопаться к нашей переписке.

Рождественская молчала несколько минут, и я снова и снова проходил по кругам ада, то возвращаясь к тому, что желаю быть посланным, то молясь всем несуществующим богам, чтобы она все же ответила и простила.

"Я очень испугалась. Что никогда больше тебя не увижу".

Это был бы идеальный вариант для тебя… Но нет. Я сижу рядом и теперь ты даже не представляешь, что будет дальше. Как не представляю и я, за что ненавижу себя еще сильнее.

"Я не могу без тебя. Куда бы я делся?".

"И я не могу без тебя. С ума чуть не сошла. Прости за мать".

"Не извиняйся, она права была".

Написав последнее, беру паузу прежде, чем подвинуть тетрадь к Соне, а когда все же делаю это, смотрю за ее реакцией. Она недовольно поджимает губы, качает головой, вижу, что злится. Моя маленькая девочка, за которую готов убить любого.

"Неправа. И точка".

Усмехаюсь, выдыхая с облегчением. Почему я? Почему Рождественской достался такой ненормальный парень?

"Скорее бы эта чертова алгебра кончилась. Сбежим после нее?"

"Куда?"

"Ко мне. Сегодня точно никого не будет. Отчим на даче на пару дней".

Она сомневается всего долю секунды, после чего выводит своим идеальным, как вся она, почерком:

"Сбежим…"

Раньше я никогда и вообразить себе не могла, что способна буду сбежать из школы после первого же урока. Еще несколько дней назад страшно было просто представить реакцию матери на подобную выходку. А теперь это уже не имеет никакого значения и от собственного бунтарства я даже испытываю какое-то пьянящее чувство — возможно, такова на вкус свобода? Внутренняя свобода поступать так, как хочешь ты, а не так, как от тебя ждут все подряд — мать, отец, соседи и прочие мимопроходящие люди. Люди, которым не особо важно, что чувствуешь ты, а значит и тебе должно быть плевать, что думают они.

Я иду за Димой, не колеблясь. После этих дней, слившихся в один сплошной кошмар, мне жизненно необходимо чувствовать его руку в своей руке, потому что каждую минуту кажется, что он исчезнет. Потому что уже смирилась с тем, что никогда его больше не увижу и теперь так страшно, что он может оказаться лишь плодом моего воображения.

А ему просто нужно было время… то самое время, что с каждой проходящей секундой высасывало из меня последние силы. Время, что заставило задавать себе пугающие вопросы о том, кто я в жизни Романова, если он может без меня так долго, в то время как я без него — ни часа? Время, что остановило свой бег, когда Дима появился на пороге класса, и я облегчением осознала, что, по крайней мере, он жив и здоров.

Наверное, я имела право обижаться и задавать вопросы, но во всем этом не было бы никакого смысла, а главное — искренности. В тот момент, когда он сел рядом, я уже все ему простила. Все простила за все ту же простую возможность — быть с ним. И терять время на обиды и выяснения отношений казалось просто пределом глупости.