Дьявол в мелочах

Делаю глубокий вдох, набираясь сил, и иду обратно к столику. Дима следует за мной, и я физически ощущаю его напряжение и какую-то настороженность. А может, просто придумываю себе вещи, которые способны дать надежду на то, что ему не все равно. Что я — не просто игрушка. И хотя его небезразличие не дает никакого понимания, зачем он настаивал на встрече с Флорой, сейчас мне этого достаточно, чтобы остаться.

— Объяснись, — прошу я коротко, когда мы устраиваемся напротив друг друга за столом. — Часто ты так клеишь девушек? Сколько их у тебя, кроме меня? Пять, десять, двадцать? — я совсем не собиралась этого говорить, но вопросы вырываются против воли. Те самые вопросы, что не в силах сдерживать. Те, на которые мне просто необходимо услышать ответ. Ответ, способный его оправдать. Или убить. Только уже не его — меня.

— Часто, — вот и все, что могу ответить. Потому что это правда. Потому что лгать ей дальше нет ни возможности, ни сил, даже если я не могу пояснить случившееся на все сто процентов.

Я знаю, что это конец… и сейчас со всей ясностью понимаю, что желаю этого конца. Как сладко самообмануться теперь, как горько будет после… но я не думаю ни о чем, просто сижу напротив Сони, понимая, что только что отрезал все пути отступления, соврал, чтобы выкупить у судьбы возможность повести игру в совсем ином русле.

— У меня их было много. Не двадцать, не десять, но несколько. Человек восемь.

Вот и все. Я сижу напротив Рождественской, понимая, что она — мой единственный шанс на иную жизнь, но осознавая, что сейчас я должен ее отпустить.

Беги от меня, Соня. Прямо сейчас. И как можно дальше. Беги. Только так все может завершиться правильно. Хотя бы в этот раз.

И это Романов называет "я могу все исправить"?

Слушаю его и не хочу верить тому, что он говорит. Потому что успела убедить себя, что всему есть какое-то объяснение. Потому что позволила надежде под действием его слов в считанные секунды растечься по душе отравой. Потому что осознавать, что даже надежды у меня больше нет — невыносимо.

Его попытка удержать меня теперь видится какой-то изощренной издевкой. Только за что он так со мной — я понять уже не в силах. Да и разве таким, как он, нужны причины для подобных поступков? Наверное, я зря не верила тому, что говорили о нем в школе. Зря не верила даже тому, что говорил он сам.

Оставаться здесь больше нет смысла. Он молчит, не пытаясь ничего добавить. Не пытаясь сказать, что все это какая-то дурацкая шутка.

Встаю, чуть пошатнувшись и молча направляюсь к выходу. Кажется, все тело превратилось в одну сплошную болевую точку. Больно сделать шаг, больно дышать, больно смыкать и размыкать веки. Боли так много, что хочется от нее бежать, сломя голову. Понимаю, что это бесполезно, потому что она — словно голодный зверь, почуявший запах крови, все равно нагонит — рано или поздно, и все же резко срываюсь с места, буквально скатываясь вниз по лестнице и вылетаю на улицу. Бегу, сама не зная, куда, почти не разбирая дороги, не замечая ничего вокруг. Ледяной воздух обжигает легкие, разрывает их в клочья. Это саднящее чувство настолько мучительно, настолько на пределе терпения, что вытравляет из меня все остальные ощущения. Знаю, что позже они вернутся в десятикратном размере, но сейчас благодарна за это короткое время полного забвения. Время, когда не существует ничего, кроме беспрерывного бега. Время, когда я сама больше не существую.

Смс и звонки начинают сыпаться на мой телефон в тот же вечер и идут каким-то беспрерывным потоком. Слова, множество слов — запоздалых, пустых, бессмысленных, но все еще желанных. Слова, от которых предательски щемит внутри. И под их действием в голову постепенно закрадываются мысли, в которых я пытаюсь найти объяснение всему случившемуся, пытаюсь сделать то, чего не стал делать ранее сам Романов — оправдать его.

Я разбираю по буквам каждое произнесенное им в кафе слово, проигрываю в голове, как заевшую мелодию, малейший оттенок его голоса. Мучительно пытаюсь найти подтверждение тому, что он пишет мне теперь — что не может без меня. Что все, что было до меня — неважно.

И я уже почти начинаю верить, что можно исправить то, что, как казалось еще несколько часов назад, исправить невозможно. Начинаю думать, что простить то, как он вел себя за моей спиной — проще, чем отказаться от него. Начинаю допускать, что он осознает свои ошибки и жалеет о них.

Конечно, я тоже пошла на эту встречу, ничего ему не сказав. Но разница между нами была в том, что я ее не хотела. Это он настаивал, он инициировал все, а я… Я поддалась уговорам и собственному любопытству и тщеславию. Хотя, конечно, это тоже не оправдание, ведь я все-таки согласилась. И счет между нами мог бы быть равен, если бы не одно "но" — его признание в том, что он часто клеит девушек подобным образом. И теперь я просто не могу не думать о том, что он делал за моей спиной, в то время, как я в нем полностью потерялась. Бездумно, бесповоротно, болезненно.