Дьявол всегда здесь

Рой помедлил с ответом. Если верить тому, что он прочитал в брошюре, которую однажды нашел под подушкой в ночлежке Армии спасения, если мужчина возляжет с другим мужчиной, то это почти наверняка будет равняться убийству собственной жены, но Рой сомневался, хуже это или нет. Его иногда сбивало с толку, как рассчитывается тяжесть конкретных грехов.

– Нет, вряд ли, – наконец сказал он.

– Тогда сосись и дальше со своей розововолосой вороной, пеликаном или кто она там, а к нам с Блинчиком не лезь, – Теодор вынул влажный комок табака изо рта и метнул в сторону бассейна Женщины-Фламинго. Послышался тихий плеск. – Мы хотя бы никому плохого не делаем.

На растяжке перед шатром было написано: «ПРОРОК И ИГРЕЦ». Рой озвучивал свою жуткую версию Конца света, а Теодор аккомпанировал. Вход в шатер стоил четвертак, и убедить людей, что религия может быть увлекательной, было непросто, когда всего в паре ярдов начинались развлечения поинтереснее и попроще, так что Рой придумал есть во время проповеди всяких букашек – чуть по-другому подошел к прошлому номеру с пауками. Каждые пару минут он прекращал проповедовать, доставал из старого ведра для наживки корчащегося червя, хрустящего таракана или склизкого слизня и жевал, как конфету. После этого бизнес пошел в гору. В зависимости от посещаемости они проводили четыре, а иногда и пять выступлений за вечер, каждые сорок пять минут меняясь с Женщиной-Фламинго. В конце всех выступлений Рой поспешно уходил за шатер, чтобы вернуть козявок наружу, а Теодор следовал за ним в коляске. Ожидая своей очереди, они курили и попивали из бутылки, вполуха слушая, как алкашня внутри ухает, завывает и подбивает фальшивую птицу сбросить перья.

К 1963 году они провели именно с этим цирком – «Семейными развлечениями Билли Брэдфорда» – уже почти четыре года, путешествуя из одного конца жаркого влажного Юга в другой, с ранней весны до поздней осени, на бывшем школьном автобусе, набитом трухлявым брезентом, складными стульями и металлическими шестами, всегда останавливаясь в пыльных засранных городишках, где парочка скрипучих каруселей и беззубых блохастых камышовых котов наряду с разношерстным парадом уродов считались местными за первосортный аттракцион. В хороший вечер Рой с Теодором зарабатывали двадцать – тридцать баксов. Женщине-Фламинго и клоуну Блинчику доставалась большая часть из того, что они не тратили на выпивку, жуков или хот-доги. Западная Виргиния, казалось, теперь была где-то в миллионе миль отсюда, и два беглеца не могли представить, чтобы рука закона из Коул-Крика дотянулась так далеко. Прошло почти четырнадцать лет с тех пор, как они похоронили Хелен и сбежали на юг. Братья даже не беспокоились насчет имен и перестали их менять.

19

На пятнадцатый день рождения Эрвина дядя Ирскелл вручил ему пистолет, завернутый в мягкую ткань, и пыльную коробку патронов.

– Это отца твоего, – сказал ему старик. – Немецкий «Люгер». Он его с войны принес. Думаю, он бы хотел, чтобы пистолет достался тебе.

Старик не видел пользы в короткоствольном оружии, так что спрятал его в коптилке под половицей сразу после того, как Уиллард уехал в Огайо. Прикасался к нему, только чтобы время от времени почистить. Увидев восторженное выражение на лице у мальчика, он порадовался, что ни разу не поддался соблазну и не продал пистолет. Они как раз доели ужин, и на подносе посреди стола остался последний кусочек жареного кролика. Ирскелл все думал, оставить его на завтрак или нет, а потом взял и принялся обгладывать косточку.

Эрвин бережно развернул ткань. Единственным оружием, которое его отец держал дома, была винтовка двадцать второго калибра, и Уиллард никогда не разрешал ее трогать и тем более стрелять. Ирскелл же, напротив, уже через три-четыре недели после переезда мальчика дал ему карабин «Ремингтон» под дробь шестнадцатого калибра и сводил в лес на охоту.

– В этом доме надо уметь обращаться с оружием, если не хочешь помереть с голодухи, – сказал ему старик.

– Но я не хочу ни в кого стрелять, – возразил в тот день Эрвин, когда Ирскелл остановился и показал наверх: там, в вышине, по веткам гикори прыгали две серые белки.

– Ты вроде бы нынче утром ел свиную корейку?

– Да.

Старик пожал плечами.

– Кто-то же убил и разделал свинью, правильно?

– Наверно.

Тогда Ирскелл вскинул собственный дробовик и выстрелил. Одна из белок упала на землю, и старик двинулся к ней.

– Главное, старайся не раздолбать их в труху, – сказал он через плечо. – А то нечего будет на сковородку положить.

От слоя смазки «Люгер» в дрожащем свете керосиновых ламп в обоих концах комнаты сиял как новенький.

– Никогда не слышал, чтобы он об этом рассказывал, – сказал Эрвин, поднимая оружие за рукоятку и целясь в окно. – В смысле, о службе. – Мать часто говорила ему, что кое о чем отца лучше не спрашивать, и в первую очередь ему не стоило задавать вопросы о том, что он видел на войне.