Дьявольский рай. Почти невинна

– Вытри слезы и не падай тут… – защекотал слух бархатистый голос. Черный бархат и бриллианты-диаманты, морскими каплями разбросанные в бессмысленном рисунке.

Мы пошли дальше. Было по-своему неудобно делать эти отчасти мучительные, очень дразнящие шаги. И к тому же следы недавнего грешка опять размазывались по бедрам, и наполнившийся страстью и кровью объем между ног по-новому напоминал о себе при каждом шаге. Тем самым, кроме снисхождения до философско-физиологических размышлений принуждая еще к тому же балансировать на тоненьких лимонадно-лунных ниточках (с мечтательными вплетениями чего-то пряно-Альхенского), разделяющих факт моего бытия на две части – рутинная физиологическая реальность и дивная, грешная просторность погребов моей памяти.

– Тепло стало, правда? – хрипло прошептал Горыныч.

– Я вспотела.

– Потрясающе… это хорошо, что тебя девочка натренировала, – ведь ты умеешь отдавать и получать ласку…

Остальное было в том же духе. Островерхим треугольником в меня погружался этот монолог, и значение слов тут же превращалось в абстрактный коллаж, в чудные пышные цветы.

Ах, олеандры… если бы все время было так… вы, олеандры, и я с Александром…

Я сбросила сарафан и тут же помчалась к воде. Огромные, поросшие мягкими зелеными водорослями валуны тоже, казалось, дрожали в предвкушении. Я поплыла, зная, что он сейчас видит мою обнаженную задницу. Обернулась и содрогнулась. Он был голый, спускался вниз по бурым влажным камням, и в каждом движении сквозила раззадоривающая порывистость. Я впервые видела его обнаженным, и подленький страх влажными усиками защекотал там, где мое тело выступало над кремовой поверхностью воды. – И себя тоже… А ей… скажи ей снова про меня всякое хорошее. Ведь ее муж скоро уезжает? Знаешь, что мы сейчас устроим – давай-ка провернем одну аферу!

Он подплыл ко мне.

– Хватит купаться, львенок, пошли.

Сам залез на бурый скользкий пирс, нагнулся, протягивая мне смуглую сильную руку. Одно легкое движение – и я стою на горячем бетоне, в его объятиях. Рядом одинокий лежачок (смотри, специально для нас поставили!) и раскоряченные прошлогодним штормом поржавевшие тренажеры с облупленной синей краской, остатки бассейна, кривые перила и темная трухлявая конструкция приставного лифта вдоль отвесной забетонированной скалы с сизо-желтыми кустиками рододендрона.

– На вот полотенце. – Тыльной стороной указательного пальца вытер несколько соленых капель, текущих по моим щекам. – Ты вся дрожишь. Сядь, успокойся.

Не смотреть вниз.

Он такой настоящий. Обнаженный, с капельками воды, холодно поблескивающими на полуденном солнце на фоне пронзительно голубого неба.

Я сняла полотенце и протянула ему.

– Спасибо, я – только лицо.

И не отводит глаз. Расстилает на лежак.

– Ложись, полежи на солнце, согрейся.

Эти знойные короткие тени и жаркая сиеста.

Я вытянулась и закрыла глаза. Его руки легко, как маленькие шкодливые паучки, забегали по мне вместе с моими пупырышками, норовя прошмыгнуть на внутреннюю поверхность бедер, а оттуда чуть выше.

Когда ему это удалось, мне показалось, что я нырнула в теплое молоко с ванилью.

Упоительное сознание телесного волшебства раскачивалось, как маятник, над бесконечностью растущего блаженства. Я растворялась в великом духовном просветлении – мысли, достойные голов великих гениев, вальяжно плыли сквозь рассыпавшиеся блестки моего экстаза. Я находилась в мире сладкой оды, ошеломляющей симфонии, будто исполняемой целым оркестром. Вспомните стремительное движение пальцев опытного пианиста, вспомните дрожание среднего и безымянного на агонизирующей скрипичной струне. Тогда вы поймете.

Первые раскаты зефирного (или, быть может, очень пьяного) блаженства уже затронули физиологическую сторону моего существа. И совершенно внезапно, неописуемо подло всякое движение было прекращено. Я-то знала, что конец еще не наступил, так как ничто (пишу с придыханием) не может сравниться с мечтательной яркостью, даже определенной кисельной вязкостью совершенства оргазмов.

Адора, ощутив поразительный разрыв Альхена в своих детских недрах… нет… нет… это не то…

Нечеловеческим усилием воли я заставила себя открыть один глаз и была тут же ослеплена ярким солнцем и черным гладким силуэтом чуть ниже.

– Я тебя немножко помучаю, ладно? – сказал он в свое оправдание, будто прося прощения, обдувая мое лицо и шею и едва-едва касаясь губами покрывшейся испариной кожи.

– Хватит! – Я резко села.

Он немного отпрянул и встал. В миллиметре от моего лица.

– Угости меня.

– Обойдешься.

– Не будь злючкой.

Я аккуратно чмокнула его:

– Хватит с тебя. Некуда нам спешить… сам говорил.

Он аккуратно присел на свое прежнее место.

– Вся твоя беда в том, что ты не можешь расслабиться. – Мокрый палец пополз по моему животу, заинтересованно задержался, где загорелость переходит в незагорелость, потом проворно юркнул внутрь, повозился там немного и быстро нащупал нечто, которое неожиданно и нахально отправило меня в стремительный каскад конвульсий.