Дьявольский союз. Пакт Гитлера – Сталина, 1939–1941

Однако Молотов продолжал стоять на своем: он повторил, что у СССР «есть только одна цель» в том регионе, а именно взять под контроль проливы, чтобы не дать врагу напасть со стороны Черного моря, и заявил, что соглашение с Турцией и выдача «гарантии» Болгарии помогли бы «смягчить положение». Устав от банальностей, которые изрекал фюрер, Молотов снова задал вопрос в лоб Гитлеру как «человеку, которому предстоит определять всю германскую политику», какую именно позицию займет Германия в случае, если Советский Союз выдаст гарантию Болгарии. Гитлер опять уклонился от ответа, сказав, что ему нужно посовещаться с Муссолини, так как Болгария представляет для Германии лишь второстепенный интерес. Однако, чуть отступив от темы, он колко добавил, что если бы Германия стала искать дополнительные поводы для пререканий с Советским Союзом, «ей бы не пришлось обращаться к вопросу о проливах»⁷¹⁸.

В своих мемуарах Пауль Шмидт, вспоминая о берлинских встречах, не раз прибегал к сравнениям с боксерским поединком. Например, дискуссии Гитлера с Молотовым он называл «основным зачетом», а переговоры, происходившие в тот второй день, – «обменом ударами»; вопросы Молотова сыпались на Гитлера, а тот уворачивался от них, как только мог⁷¹⁹. Если продолжить эти метафоры, то, пожалуй, можно сказать, что Гитлера «спас звонок». Хотя Гитлер и попытался в последний раз вывернуть разговор на тему неминуемого распада Британской империи, Молотов не желал больше никуда сворачивать; позже сам бывший нарком вспоминал: «Я стоял на своем. Я его изводил»⁷²⁰. Поэтому Гитлер снова посмотрел на часы и предложил завершить встречу, потому что возможен налет британской авиации. В конце концов, добавил он, «основные вопросы… мы, вероятно, уже достаточно обсудили»⁷²¹.

Если верить Валентину Бережкову, Гитлер, похоже, не настолько разозлился на Молотова, чтобы напоследок не сказать ему несколько любезностей. Провожая гостя до дверей своего кабинета в рейхсканцелярии, он вдруг сделал удивительное предложение. «Я считаю Сталина выдающейся исторической личностью, – сказал он. – Да и сам льщу себе мыслью, что войду в историю. И естественно, что два таких политических деятеля, как мы, должны встретиться. Я прошу вас, господин Молотов, передать господину Сталину мой привет и мое предложение о такой встрече в недалеком будущем». Говоря это, Гитлер, вероятно, пытался повторить трюк, к которому уже прибегал Риббентроп, – обратиться лично к советскому вождю, чтобы облегчить туго идущие переговоры. Впрочем, может быть, нацистско-советские отношения и вправду пробудили в нем любопытство и желание лично встретиться со Сталиным. Как бы то ни было, Молотов даже не дрогнул. Он просто пообещал, что передаст товарищу Сталину это предложение, распрощался с фюрером и отбыл⁷²².

В тот же вечер Молотов устроил прощальный прием в посольстве СССР на бульваре Унтер-ден-Линден. Это был роскошный ужин, смотревшийся особенно броско на фоне обильного декора царского времени (посольство помещалось в старинном здании, позднее несколько обновлявшемся). Вот как вспоминал об этом Пауль Шмидт: «Под пристальным взглядом Ленина, чей бюст украшал посольство, были разложены лучшие русские угощения – прежде всего икра и водка. Ни один пиршественный стол, накрытый капиталистами или плутократами… не мог бы похвастаться таким внушительным изобилием»⁷²³. Несмотря на языковой барьер, атмосфера воцарилась почти праздничная, хозяева и гости пили за здоровье друг друга – почти на русский манер. Но когда Молотов произнес тост в честь своего немецкого коллеги, Риббентроп не успел ответить: начался налет британской авиации, и вечеринку прервал вой сирены. Все гости начали спешно уходить, а Риббентроп отвез Молотова в здание министерства иностранных дел (на Вильгельмштрассе, неподалеку) и вместе с ним спустился в собственный бункер, где можно было продолжить беседу.

Риббентроп предпринял смелую попытку облечь хоть какой-то мякотью совсем безжизненный скелет соглашения, нарисованный Гитлером, и чуть-чуть разъяснить, в чем заключается суть возможной «совместной политики сотрудничества между Германией и Советским Союзом» и как именно ее можно было бы примирить с условиями Тройственного пакта. Он вынул из кармана проект соглашения, который, по его мнению, мог бы лечь в основу дальнейших переговоров. Там, в трех довольно безобидных параграфах, выражалось обоюдное желание установить естественные границы, готовность расширить сотрудничество и привлечь к нему другие страны, а также говорилось об обязательстве уважать сферы влияния партнеров⁷²⁴.