Дьявольский союз. Пакт Гитлера – Сталина, 1939–1941

Несмотря на все яснее обозначавшееся несогласие, встреча, состоявшаяся во второй день, проходила примерно в том же ключе, что и предыдущая: обе стороны говорили, не слушая друг друга, но все обошлось без каких-либо вспышек злости и перебранок. Гитлер отступил от протокола, вернувшись к вопросу, который накануне вечером поднял Молотов. На утверждение Молотова, что Германия нарушила существующие нацистско-советские соглашения, разместив свои войска в Финляндии, Гитлер возразил, что Германия «не преследует там политических интересов» и «выполняет условия соглашения», не оккупируя никакие из территорий, находящихся в пределах советской сферы влияния, чего нельзя сказать, добавил он едко, о русской стороне. Последовали длительные и неубедительные рассуждения, в ходе которых действия Германии в Финляндии противопоставлялись действиям СССР в Буковине, о которой, жалобно напомнил Гитлер, не говорилось «ни слова… в соглашениях»⁷¹¹.

Когда Молотов заявил, что дела в Буковине и тому подобные «не касаются» отношений между двумя странами в целом, Гитлер поддался приступу раздражения. «Если мы ждем каких-либо положительных результатов от германо-русского сотрудничества в будущем, – сказал он, – то советскому правительству следует понять: Германия ведет борьбу не на жизнь, а на смерть и намерена выйти из этой борьбы победительницей». Потому имеется ряд экономических и военных предпосылок, которые необходимы для Германии и «не противоречат соглашениям, подписанным с Россией». Гитлер заверил Молотова: «Если бы Советский Союз находился в сходном положении», Германия «выказала бы сходное понимание русских потребностей». Напомнив о выгоде германо-советского взаимодействия, Гитлер заявил: «Ни одна держава на земле не сможет победить наши две страны», если они будут сражаться бок о бок⁷¹².

Молотов согласился с этим утверждением, но, упрямо цепляясь за свою повестку, потребовал разъяснить «финский вопрос» (как он его назвал). Раскритиковав размещение германских войск в Финляндии, он обрушился на немцев с резкими упреками за их действия в том регионе и отмел все возражения Гитлера, уверявшего, что тот «всегда оказывал лишь умеренное влияние» на финнов. Молотов упорно гнул свою линию – он потребовал, чтобы Гитлер недвусмысленно признал, что Финляндия находится в сфере советских интересов и что за Москвой сохраняется та же свобода действий в отношении Хельсинки, какой она располагала в отношении Прибалтики⁷¹³. Гитлер отвечал уклончиво: заявив, что у Германии не имеется никаких политических видов на этот регион, он несколько раз повторил, что войны в Прибалтике следует избегать любой ценой. Если же война там все-таки вспыхнет, предупредил он, это «серьезно осложнит германо-русские отношения и повлечет непредвиденные последствия»⁷¹⁴. Затем Гитлер предложил перейти к рассмотрению более важных вопросов.

Наконец Гитлеру удалось перевести разговор на свою любимую тему – на неизбежный крах Британской империи. «До сих пор меньшинство из 45 миллионов англичан правило 600 миллионами подданных Британской империи», – сказал он. Но скоро он сокрушит это «меньшинство», похвастался Гитлер, и тогда от нее останется «огромное, рассредоточенное по всему миру имущество обанкротившегося хозяина площадью 40 миллионов квадратных километров», и, естественно, это откроет «перспективы мирового масштаба». Поэтому важно уже сейчас решить, какова будет роль СССР в «решении этого вопроса». С этой целью Гитлер предлагал создать «коалицию» из Испании, Франции, Италии, Германии, Японии и СССР для раздела «банкротского имущества» между этими странами⁷¹⁵. По воспоминаниям Молотова, Гитлер обнаружил неограниченные амбиции: «Давайте мы мир разделим»⁷¹⁶.

Однако Молотова нисколько не сбило с толку изложение столь грандиозных планов, и хотя он согласился с тем, что пора заключить более широкое соглашение между СССР и Германией, в первую очередь ему хотелось «обсудить… проблему поближе к Европе» – Турцию. Часть его задачи на берлинских переговорах состояла в том, чтобы выразить давнюю обеспокоенность Москвы вопросом о проливах, а также обсудить связанные с этим замыслы в отношении Турции и Болгарии. Что бы сказала Германия, спросил Молотов, «если бы Россия выдала Болгарии – как независимой стране, находящейся ближе всего к проливам, гарантию с точно такими же условиями, с какими Германия и Италия выдали гарантию Румынии?». Вначале Гитлер хотел увильнуть от ответа на этот вопрос – просто упомянув, как и Риббентроп днем ранее, о возможном пересмотре Конвенции Монтрё, – но так как нарком не отставал, он вспылил и резко ответил, что ему ничего не известно о желании Болгарии получить такую гарантию⁷¹⁷.