Дидро и цивилизация России

В тандеме «народ и власть» Дидро всегда ставил интересы народа на первое место. В России он видел гипертрофию власти и неразвитость общества. Своей программой цивилизации России Дидро наметил путь к правовому государству и гражданскому обществу. Программа Дидро привлекательна тем, что она сочетала «консервативную» идею о развитии общества на собственной основе с идеями законности, а также личной, политический и экономической свободы, которые сегодня признаны, по крайней мере на словах, во всех государствах, считающих себя цивилизованными.

Приложение 1

Дени Дидро

[Ломоносов М. В.] История России с 862 года до 1054. Переведенная с русского на немецкий и с немецкого на французский[623]

Я не мог бы ничего сказать о русском оригинале и немецком переводе, которых я не знаю. Что касается французского перевода, то он весьма заурядный, вялый и вовсе не элегантный.

Введение разделено на две части: первая, собственно говоря, посвящена русским древностям. Она не очень интересна для чтения, но предполагает многочисленные изыскания.

Вторая, содержащая княжения Рюрика, Олега, Игоря, Ольги, Святослава, Ярополка, Владимира, Святополка и Ярослава, – гораздо более интересная. Однако я нахожу, что автор несколько педантичен. Он сообщает речи христианского философа, обращенные к Владимиру, будто он их слышал собственными ушами. Вольности такого рода всегда имеют успех в поэзии; здравый рассудок не принимает их равным образом в истории. Истинный или ложный, ответ Владимира евреям превосходен: «Поскольку ваш Бог вас проклял и расточил среди других народов, есть все основания полагать, что ваша вера ему не нравится. Почему же вы хотите, чтобы я ее принял? Для того, чтобы он меня покарал, как вас?»

Что бы ни говорил Жан-Жак Руссо и фанатичные враги прогресса человеческого разума, но это трудно – читать историю варварских веков любого народа и не радоваться тому, что родился в просвещенный век и среди цивилизованного народа. Эти философы, апологеты невежества, должны изъясняться ясно. Хотят ли они нас видеть глупыми животными без всяких нравственных правил, без всяких законов? Они не решаются этого говорить. Допускают ли они какой-то прогресс человеческого разума? В таком случае, если они делают оговорки, пусть они обозначат нам предел просвещения, совместимый с нашим счастьем, и пусть они в особенности укажут нам средство остановиться и укрепиться там.

Приложение 2

Дени Дидро

Княгиня Дашкова

Париж, ноябрь 1770 г.[624]

Княгиня Дашкова провела здесь две недели, в течение которых я ее видел четыре раза, примерно с пяти часов вечера до полуночи. Я имел честь обедать и ужинать с ней. Я едва ли не единственный француз, визиты которого она принимала. Она русская intus et in cute[625], большая поклонница достоинств императрицы, о которой она мне всегда говорила с глубочайшим уважением и истинным почтением. Она возымела большую склонность к англичанам, и я немного опасаюсь, что ее пристрастие к этому антимонархическому народу может помешать ей справедливо оценить преимущества здешней нации. Другое дело – мадемуазель Каменская, ее подруга и компаньонка по путешествию. Она любит Францию и французов и хвалит наши достоинства с искренностью, которая не слишком нравится княгине. Мадам Дашкова выходила из дома около девяти часов утра – это было в начале ноября – и возвращалась только к исходу дня, чтобы пообедать. Все ее время было использовано, чтобы обучаться тому, что можно познать глазами: картины, статуи, здания, мануфактуры. С наступлением ночи я шел побеседовать к ней о том, чего нельзя увидеть и можно узнать лишь в результате долгого пребывания: законы, обычаи, управление, финансы, политика, нравы, искусства, науки, литература; я ей говорил все то, что я об этом знал.

Она не просила у императрицы ни высокого положения, ни богатства, а только сохранения ее уважения, которое она полагала заслуженным, и ее дружбы, которой она льстила себя надеждой располагать.

Мы говорили о перевороте лишь непродолжительное время. Свою заслугу в нем, как и заслуги других, она почти сводила на нет; она говорила, что дело взяли на себя незаметные молодые люди, которые действовали без их ведома. Если кто-нибудь и содействовал серьезно этой авантюре, то это был сам Петр III из-за его сумасбродства, презрения к своему народу, его пороков, глупости, из-за отвращения, которое он непрерывно вызывал, из-за его откровенно распутной жизни. Они все были устремлены к единой цели общим желанием, причем у них имелось так мало согласия, что, когда дело зашло так далеко, ни она, ни императрица, ни кто-то другой не мог о том подозревать за три часа до переворота; но не было никого, кто бы об этом не думал еще три года назад.