Нарышкин не отрицал выдающихся качеств в Петре I: «этой зажигательной активности, этой смелости во всех случаях, этой твердости в преодолении всех препятствий, этой любви к родине и уважения к правде, которые он демонстрировал даже в моменты запальчивости»[606]
. Однако автор убежден, что этими качествами Петр обязан не иностранцам, не Лефорту и не путешествиям по Европе! Если следовать «ходу событий», то нельзя не заметить, считал он, как много унаследовал Петр от своего отца и старшего брата. В своем выводе Нарышкин почти дословно цитировал Екатерину II, которая писала: «реформа, предпринятая Петром Великим, была начата царем Алексеем Михайловичем и его старшим сыном царем Федором Алексеевичем…»[607]. Не забудем все же, что мысль об исторической подготовленности реформ Петра была едва ли не впервые высказана в «Энциклопедии».Хотя при написании своего труда Нарышкин, по его словам, не располагал никакими книгами и рукописями, он попытался тем не менее воссоздать картину воспитания Петра I. Рассказывая об учебе царевича у Никиты Моисеевича Зотова, он подчеркивал национальные начала в воспитании и обучении юного Петра. Подробности (описание нравственных добродетелей царицы Наталии Кирилловны Нарышкиной, характеристика учителя Зотова и его «испытание» царем Федором Алексеевичем, обучение царевича с помощью познавательных картин и географических карт, служба Петра в «потешной» роте барабанщиком и др.) взяты Нарышкиным из сочинения Петра Никифоровича Крекшина[608]
, младшего современника и горячего обожателя царя, собиравшего устные предания и записки о Петре, не останавливающегося перед вымыслом в своих писаниях, выдержанных в духе житийной литературы. Атмосфера древнерусского благочестия, присущая «сказаниям» Крекшина, несомненно, импонировала Нарышкину.Значительное место в «Мыслях о России» занимает описание стрелецкого бунта 1682 года, во время которого были преданы смерти некоторые из Нарышкиных. Этот сюжет, как отмечал сам автор, не отличается новизной. Однако и здесь автор в некоторой степени отходил от официальной, идущей от самого Петра I, историографической традиции в характеристике царевны Софьи. Нарышкин давал очень высокую оценку ее личным качествам, в том числе и как государственного деятеля. Впрочем, автор и здесь следовал примеру Екатерины II, высоко оценившей этот редкий в русской истории пример женского правления в «Антидоте»: «Она руководила делами империи в течение нескольких лет со всей возможной мудростью»[609]
. По семейному преданию Нарышкиных, Петр якобы был готов отдать бразды правления Софье, но царевна своими бесчестными поступками дискредитировала себя в глазах общества, что и привело к ее падению. Царица Наталия Кирилловна, наоборот, предстает у Нарышкина как идеал женщины Древней Руси. Собственно, вся история стрелецкого бунта понадобилась Нарышкину лишь для того, чтобы показать, как благотворно сказались высокие моральные качества и духовное единство древнерусского общества на исходе этого драматического события.Автор убежден в превосходстве высоких принципов христианской морали над меркантильными основами «современной философии». Среди тех, кого он называет «расчетчиками счастья», возможно, подразумевался и Дидро, невысоко оценивавший исходные материальные условия цивилизации России. Нарышкин писал: «Философы наших дней, ослепленные блеском богатств, соблазненные меркантильным подсчетом, оценивают достоинство стран только по количеству и стоимости наличности, которой они обладают, и уверенно провозглашают, что я не могу повторить без презрения, якобы Россия является самой бедной страной Европы, что она всегда будет ниже других просвещенных стран, так как у нее не будет больше в пропорциональном отношении звонкой монеты…»[610]
Тем не менее общение с Дидро, кажется, отразилось на сочинении А. В. Нарышкина, несмотря на негативное впечатление, которое произвела на него Французская революция и последующее осознание ее связи с идеями просветителей. Главное, что продолжало объединять Нарышкина с его бывшим собеседником и единомышленником Дидро в понимании исторического пути России, – это идея постепенного, органического развития страны на собственной основе[611]
. Правда, для Дидро эту основу составляло сельское хозяйство и элементарное промышленное производство в условиях личной и политической свободы, а для Нарышкина в начале 1790-х годов – совокупность нравственных принципов, объединяющих общество. С началом революции во Франции идея свободы и другие требования «третьего сословия» полностью дискредитировали себя в глазах русского автора[612]. Отмеченная общность исходных посылок обусловила отрицание обоими авторами вольтеровской концепции трансплантации культуры и трактовки Петра I как «творца новой нации».