Дидро и цивилизация России

А. В. Нарышкин нигде не упоминал о своем знакомстве с Д. Дидро, но писал, что в молодости он был неравнодушен к идеям «парижских законодателей», «об их Равенстве, их Свободе, об их Правах человека, к идеям абстрактным и смутным, об их Священниках, их Адвокатах, их Третьем сословии…»[598]. Теперь же Нарышкин был намерен сказать (на французском языке!) о России нечто собственное, обдуманное и пережитое, о чем «не упоминает ни один иностранный писатель, говоря о России».

Главным предметом размышлений Нарышкина являлись события и обстоятельства, которые привели к замечательной эпохе в истории России – эпохе Петра Великого. Но подробное рассмотрение самих реформ Петра не входило в намерение автора. Его интересовал сам переход от «древней» к «новой» России.

Автор давал самую высокую и притом явно идеализированную оценку нравственного состояния древнерусского общества, подчеркивая при этом его внутреннее единство: «Этот народ был единым в своих обычаях, твердым в своих принципах, умеренным и осторожным в своих действиях: русские обходились простой и естественной продукцией и здравым смыслом в суждениях. У русских был характер слишком суровый для нашего века, но отмеченный справедливостью, позволяющий чувствовать собственное достоинство»[599].

Будучи человеком глубоко интегрированным в европейскую культуру века Просвещения, Нарышкин находил опору своим взглядам в известном высказывании Ж.-Ж. Руссо, обвинявшего Петра I в том, что он придал развитию России искусственный, подражательный характер. (Примечательно, что публикаторы русского перевода «Мыслей о России» в данном случае без всяких оговорок дополнили текст Нарышкина «оправдательным» замечанием: «Гений Петра I был склонен к творческому, а не слепому подражанию[600]».) По сути, соглашаясь с Руссо в отношении Петра I, не без иронии называя царя «нашим главным идолом», Нарышкин полагал, что Екатерина II исправила положение, повернув «народ к его естественным началам и собственным средствам при помощи различных мер на всем пространстве своей огромной империи»[601]. Обратим внимание на это суждение Нарышкина. В нем он выдавал за действительное то, что советовал Екатерине II Дидро: с помощью мудрых узаконений способствовать естественному ходу общественного развития.

Опровергая мнение «французов» о Петре I, Нарышкин имел в виду вольтеровскую традицию, объявившую царя «творцом своего народа». Едва ли не весь пафос сочинения Нарышкина направлен против этого утверждения. Автор «Мыслей о России» видел главное свершение Петра I не в том, что он расширил границы своих владений, и не в том, что он основал Петербург, а в том, что он «изменил форму правительства». Уничтожив Боярскую думу и сам титул патриарха, он «тем самым сделался больше императором, чем его предшественники»[602]. Автор не употребил слово «деспот», но, возможно, подразумевал его, ничуть не оправдывая царя в этих действиях. Почувствовав это, публикаторы русского перевода не преминули добавить от себя фразу об «опасности» власти патриарха для государства[603].

«Насильственные действия» Петра I едва ли вызывали большие симпатии Нарышкина, но в целом он не отрицал позитивного содержания петровской цивилизации России. Усилия автора направлены на то, чтобы в противовес европейским авторам указать на истинные, с его точки зрения, истоки этих перемен. Он отвергал идею «творца» новой России «из ничего», он пытался оспорить понимание петровской цивилизации России исключительно как европеизации. «Иностранцы начинают, так сказать, существование России с Петра Великого и повторяют, что он создал и страну, и людей. Несомненно, его царствование было выдающейся эпохой в истории России, но не было ее рождением»[604]. Русские уже проявили себя как самостоятельная сила в начале XVII века. Изгнав врагов из Москвы, они смогли «сами оправиться от всех их несчастий». Однако главные достижения древней России автор связывал с деятельностью царя Алексея Михайловича. Он, по его словам, издал мудрые законы, начал вводить военное искусство, умел успокаивать общественные возмущения и даже проявлял веротерпимость, приглашая полезных иностранцев в Москву. Главное достоинство правления Алексея Михайловича автор видел в том, что царь правил в соответствии с духом своего народа: он не только понимал «народный дух» («l’esprit public»), но и способствовал его улучшению. В своем сочинении Нарышкин нарисовал идиллическую и в высшей степени утопическую картину единения власти и народа (всех сословий!), якобы имевшую место на Красной площади в Москве перед царским дворцом во времена Алексея Михайловича.

Русские плохо знают свою историю, сожалел автор, а иностранные авторы, «пораженные великими деяниями Петра Первого», чтобы еще больше возвеличить героя, возвестили, «что Россия была варварской до царствования Петра Первого, что даже он не получил никакого образования, компиляторы кричат, что Петр Великий создал свой народ и свою страну и, так сказать, создал сам себя»[605].