Дикая девочка. Записки Неда Джайлса, 1932

Ясно, что, опасаясь нового нападения, Каррильо не послал похоронную команду убрать трупы. Я насчитал тринадцать, лежавших в самых причудливых позах, раздетых и оскальпированных; в лунном свете тела их казались белыми, как алебастр. Картина была настолько нечеловеческой, что казалась абстрактной, в том числе и оттого, что стервятники успели выклевать глаза и рты лишенных шевелюры голов. Помню, такое же чувство нереальности охватило меня, когда я нашел мертвого папу в ванной у нас дома, со снесенным пулей затылком. И мне пришло в голову, что наш мозг создает это ощущение нереальности, чтобы защитить нас от шока, вызванного ужасом. Я очень старался, но так и не смог вызвать образы этих людей такими, какими они были всего лишь сутки назад, – живыми, и поэтому старался не смотреть на них слишком пристально, чтобы не опознать своих знакомых, тех, кого я видел за столом в лагере, когда они перебрасывались шутками, хохотали и бахвалились. С мертвых лошадей была содрана вся сбруя, и поэтому они тоже казались раздетыми. Их языки распухли, а зубы сомкнулись в гротескных масках. Я подумал, какие снимки я мог бы сделать здесь, если бы у меня была камера, а значит, снова спрятался за камерой, хотя у меня ее не было. Я представил себе, что мои фотографии напоминали бы гойевские «Бедствия войны», которые мы изучали в университете по истории искусства. Но мои мертвые люди и лошади, конечно, были бы куда менее эпичными, хотя и подверглись более страшному насилию.

Тропа была настолько загромождена мертвецами, что мне пришлось шагнуть в арройо, ведя мула в поводу, и, огибая валуны, попытаться отыскать кружной путь через скалы. Мул оказался послушным, и я предоставил ему самому выбирать дорогу.

Только проплутав три часа, мы нашли место, где снова можно было выбраться на тропу, по крайней мере, я надеялся, то это та самая тропа. И тогда я испугался, что сбился с пути. Ничто даже отдаленно не напоминало мне то, что я уже видел, и я подумал, как глупо мне было рассчитывать в одиночку найти перевал. Наверно, все-таки надо было попросить Альберта пойти со мной, он, конечно, страшно разозлится, когда обнаружит, что я ушел без него. Но я понимал, что ему лучше не покидать экспедицию. Как «муж» девочки, я мог надеяться на некое подобие безопасности у диких апачей, но Альберт, разумеется, нет. Вот поэтому я и решил плутать в одиночестве, делая вид, что знаю дорогу, плутать в этом лабиринте каньонов, и арройо, и непроходимых завалов в горах под лунным светом. Нет, там лежали вполне реальные люди, реальные мертвые тела, и стервятники выклевали их глаза.

«Может быть, ты знаешь дорогу?» – повинуясь внезапному порыву, спросил я мула. Звук моего голоса напугал нас обоих. Мул, казалось, испытал облегчение, вернувшись на тропу, или, по крайней мере, на какую-то тропу, и пошел вперед ровно и настойчиво, как будто стараясь поскорее отойти подальше от трупов, от исходившего от них запаха смерти. «Почему ты так боялся возвращаться? – задал я новый вопрос, и мне показалось, что теперь, когда остался позади первый шок от звука моего странно бесплотного голоса, разговор будет подбадривать мула. – Ты знал тех лошадей? Ты испугался запаха смерти? Ты подумал, что станешь следующим? Или что на месте любой из тех мертвых лошадей мог быть ты? Ты подумал, как тебе повезло, что тебя не оседлали для похода вчера утром? Ты помнишь, как они уходили? Солдаты верхом на довольных, рвущихся вперед, гарцующих лошадях, упряжь блестит на солнце, они кажутся самим себе такими важными, так гордятся своей миссией, с трудом сдерживают свою природную резвость охотничьих лошадей. Те лошадки, наверно, думали, что они лучше тебя. И ты, наверно, думал так же. А теперь они всего лишь трупы. Нет, полковник Каррильо и Билли Флауэрс меня об этом не просили, однако я тоже мог поехать с ними, а тебя Джимми оседлал бы для меня, потому что мой собственный мул, Бастер, очень устал. И тогда мы с тобой тоже лежали бы там мертвые, нас клевали бы стервятники, смакуя наши глаза и языки. На вкус мы оказались бы ничуть не хуже, чем те богачи и их тренированные охотничьи лошадки. Пари держу, что именно так ты и думаешь. А кстати, как тебя зовут? Джимми забыл мне сказать».

Теперь-то я, наконец, понял, что не знаю дороги в поселок. Оставалось только двигаться вперед по тропе, или, вернее, позволить мулу идти по ней. Что еще делать? Мы забирались все выше, что правда, то правда, и я высматривал хоть какие-нибудь знакомые приметы – необычное дерево, памятное нагромождение камней, хоть что-нибудь. Лунный свет постепенно сменялся первыми лучами солнца. Я заблудился. Какой же я безнадежный дурак!