Торопиться нам было некуда, и мы медленно изучали друг друга, порой застенчиво, чаще с нарастающим желанием. Не знаю, целовали ли ее раньше как женщину, но она, кажется, даже не подозревала, как это делается. Может быть, именно так это и начинается, так и рождаются новые расы – двое несмышленышей трогают друг друга, трогают руками и губами, заново учатся любить, не вспоминая о вчерашней бойне и не думая о завтрашнем дне.
Так мы пролежали всю ночь. Мы засыпали и снова просыпались, любили другу друга и опять засыпали, не размыкая объятий. Говорили мы мало, говорили на нашем собственном языке – с меси апачского, испанского и английского, на нашем собственном языке, которого никто другой не смог бы понять.
Мы поднялись на рассвете и снова купались в горячем источнике, потом разожгли небольшой костер и подогрели на нем остатки вчерашней еды. Мы не говорили об этом, потому что оба знали, что сегодня нам придется вернуться в поселок. Прошлая ночь существовала в совершенно ином, сверхъестественном пространстве, сотканном из любви и желания, в пространстве, где не существовало ничего, кроме любви. Хотел бы я, чтобы мы могли прожить всю нашу жизнь за ту ночь, ну, пусть чуть дольше. Но в реальном мире я очень тревожился за Маргарет. И ни один из нас ни при каких обстоятельствах не мог вот так просто отказаться от своей расы. По крайней мере, пока не мог. В утреннем свете все становится гораздо сложнее; у нас есть друзья и родственники и обязанность о них заботиться. За нами стоят армии, готовые двинуться друг против друга, и, поскольку мы не в состоянии предотвратить это, мы не можем не обращать на это внимания.
Мы упаковали на дорогу немного еды, спрятали кухонную утварь и остатки припасов – с ушеные бобы, кукурузу, вяленое мясо, муку и кофе в нишу в самом дальнем углу пещеры и как следует укрыли камнями, чтобы не откопали дикие звери. Если не знать, что все это там спрятано, ни за что не найдешь. Возможно, мы вернемся сюда, когда все закончится, или кто-то другой, кто знает, где искать, остановится тут на ночлег, откроет тайник и поблагодарит тех, кто его устроил, а потом, может быть, и пополнит запас. Девочка рассказала мне, что Люди именно так и поступают.
Через несколько минут мы уже сидели в седле и скакали к выходу из долины. Оба мы чувствовали, что дело близится к концу, и нам пора исполнить свои роли.
В поселок мы приехали вчера в середине дня. Разумеется, собственные разведчики предупредили апачей, и они знали, что мы едем. Кое-кто из ребятишек выбежал нам навстречу, и в поселок мы въезжали под их эскортом. Когда мы въехали, жители вышли из вигвамов посмотреть на нас. Я заметил, что многие мужчины красовались в новой мексиканской военной форме, другие нацепили шляпы и одежду убитых волонтеров, свои военные трофеи. Никто меня ни о чем не спросил, время шло, и я уверился, что имею право беспрепятственно перемещаться между мирами.
Первым делом я хотел повидать Маргарет, и девочка отвела меня прямиком в вигвам белого апача. Не успели мы спешиться, как сама Маргарет вышла из вигвама. Она была одета на апачский манер – в мокасины, свободную пеструю блузу и юбку из какой-то мексиканской материи. Мы долго рассматривали друг друга, прежде чем заговорить.
Наконец, я сказал:
– Я вернулся забрать камеру.
– Я только на это и надеялась, – с улыбкой отозвалась она. – Как вы думаете, почему я тряслась над ней? Понимала, что ради меня вы не вернетесь.
Я соскользнул с седла, мы обнялись.
– Как вы, Мэг?
– Жива, маленький братец.
– Я не об этом спросил.
– Я жива и живу не в вигваме Индио Хуана, – сказала Маргарет. – Здесь этого достаточно.
– Что у вас с лицом? – спросил я.
– Случилась маленькая неприятность, – она пожала плечами.
– Что это значит?
– Это значит, что с тех пор, как я приняла тот факт, что я рабыня, жить стало проще. В основном я прибираю в доме, ношу воду, собираю дрова, ну и так далее. Пока я делаю то, что мне велят, они в общем оставляют меня в покое.
– Рабыня?
– В этом смысле они в точности, как мы, Недди, – проговорила Маргарет. – Несмотря на глубокие культурные различия, в природе человека заставлять более слабый пол или расу, не говоря уж о пленниках, прислуживать себе. – Она горько рассмеялась. – За прошедшую неделю это стало моим самым важным открытием как антрополога.
– Расскажите мне о Браунинге, Мэг.
Маргарет отвернулась. Затем тряхнула головой, и глаза ее наполнились слезами.
– Я старалась, братец, – сказала она. – Я старалась не позволить ему умереть.
– Я знаю это, Маргарет, – заверил ее я. – Конечно, знаю.
– Он был такой храбрый и сильный, Недди.
– А Джозеф?
– Джозеф в порядке, – сказала Маргарет. – Благодарение Господу, что он оказался тут рядом со мной. Не будь его, я уже, конечно, была бы мертва.
– Не надо было оставлять вас здесь, Маргарет, – сказал я. – Я так об этом жалею. Я думал, девочка сумеет позаботиться о вас.