Дикая девочка. Записки Неда Джайлса, 1932

– Мы мирно жили здесь долгое время, – проговорил он. – Но сейчас мексиканское правительство вновь назначило вознаграждение за скальпы апачей. Охотники за этими наградами очень жадные, они убивают и скальпируют наших соседей с юга, тарамухаре, а они – миролюбивые люди и не носят оружия. Мексиканцы не разбирают, чьи это волосы – апачей или тарамухаре. А некоторые убивают даже своих, если волосы жертвы достаточно густые и темные, – Чарли криво улыбнулся. – Обратите внимание: мексиканские крестьяне теперь все стригутся очень коротко, чтобы не вводить в искушение соседей. – О н потрогал собственные длинные рыжие вьющиеся волосы. – Ну, мне-то нечего беспокоиться за свой скальп. Кто же станет платить за волосы такого цвета?

Я и сама улыбнулась. Оказывается, Чарли Маккомас обладает чувством юмора.

– Лучше вам было бы не похищать мальчика, – сказала я. – Вы должны знать, что Хуэрта – очень влиятельные ранчеро. Вы сами навлекли это на себя.

– Есть среди нас такие, которых я не могу контролировать, – сказал он. И я, разумеется, поняла, что он говорит об Индио Хуане.

– Единственный для вас шанс – вернуть мальчика.

– Никому из тех, кто пришел сюда, еще не разрешили уйти, – сказал Чарли. – За вашими сбежавшими мужчинами уже гонятся наши воины. Мы их поймаем. Единственная причина того, что мы до сих пор не убили их, – то, что вы спасли жизнь моей внучке. Но сейчас этот долг уплачен.

– Так вот как вы платите долги? – спросила я. – Посылаете безумца нападать на нас исподтишка? Приставляете ножи к нашим горлам? Швыряете доброго благородного человека головой о камни? Подвешиваете людей над костром и поджариваете им головы?

Чарли что-то сердито сказал Джозефу по-апачски.

– Что он говорит? – спросила я.

– Говорит, что белая рабыня очень плохо себя ведет.

– Плохо себя ведет?

– Осторожнее, Маргарет, – посоветовал он. – Он говорит, что вас нужно высечь, чтобы вы поняли свое место.

И тут я сделала очень серьезную ошибку для культуролога, недопустимую ошибку. Я не сбавила тона, не испугалась, а, наоборот, бросила Чарли вызов:

– Ну что ж, вперед, большой парень! – сказала я ему по-испански. – Давай, ударь девушку, если тебе это нужно, чтобы чувствовать себя мужчиной.

Чарли холодно посмотрел на меня, потом поднялся и подошел ко мне вплотную. Наклонился, схватил меня за волосы, сжал свои огромные кулаки и потащил меня, упирающуюся и визжащую, за вигвам. И там, вне досягаемости для глаз, однако в отличной досягаемости для слуха, он избил меня – методично и бесстрастно, как бьют собаку, просто для того, чтобы преподать ей урок. Он бил меня по лицу открытой ладонью до тех пор, пока в ушах у меня не зазвенело и щеки не распухли и из них не потекла теплая кровь.

Не помню, как я уходила оттуда, но очнулась я в другом вигваме. Девочка промокала мне лицо влажной тряпкой. Мои глаза так заплыли, что я ее едва видела, каждая клеточка моего тела болела, особенно лицо; мне казалось, что его накачали воздухом и кожа вот-вот лопнет.

– Господи, как больно, – прошептала я. А потом по-испански сказала девочке: – Почему твой дедушка сделал со мной такое? Что же творится с вашим народом, почему вы на все отвечаете насилием? Убийствами, пытками, избиением?

– Он сделал это, чтобы научить вас уважению, – ответила она, – и потому что не мог поступить по-другому. Вы оскорбили его при других людях, он не мог позволить себе потерять лицо. Это ослабило бы его положение.

Конечно же, мне следовало это понимать, я ведь прекрасно это знала. У всех коренных народов существует закон, что вождю нельзя бросать вызов, особенно при зрителях. А я так глупо, так непрофессионально себя повела, не прислушалась к тому, что диктовал мне инстинкт самосохранения.

– А еще он это сделал, чтобы защитить вас от Индио Хуана, – добавила девочка. – Он вас побил, значит, объявил раз и навсегда, что вы – его рабыня. Теперь, если кто-нибудь тронет вас, он имеет право его убить.

Ну вот, все так и есть, маленький братец, женщины находятся в приниженном положении и у цивилизованных, и у диких народов, и вынуждены искать защиты у мужчин. А ведь против этого я восстаю всю мою жизнь. И, чтобы удовлетворить ваше любопытство, я расскажу вам немного об этой самой моей жизни. Моя мать умерла от малярии в Бразилии, когда мне было десять лет. Отец мой – тяжелый, крайне требовательный человек. Профессия была для него всем, и после смерти матери я взяла на себя домашнее хозяйство, которое раньше вела она. Мы жили в джунглях с самыми примитивными удобствами, и по дому всегда было очень много работы. Я стала чем-то вроде бесплатной служанки, убирала, готовила. Образованием моим отец занимался сам, потому что школ, разумеется, на Амазонке нет. Я была дочерью, ученицей, горничной, поваром, прачкой, садовником, а когда я созрела, отец взвалил на меня последнюю обязанность моей покойной матери – обязанность жены. У мужчины есть потребности, объяснил мне отец, а туземным женщинам он не доверяет; они грязные и воняют илом, которым натирают свою кожу. Он предпочитает блондинок, как моя мать, как я сама.