Дикая Флетчер

– Мы можем постирать еще раз сегодня вечером, – предлагает Агнес.

– Да, наверное, – бормочу я, хотя дело не в этом. – Как у них могло вдруг не оказаться места?

– Сегодня в последний момент потребовалось доставить в одну из деревень кое-какие припасы. Так уж здесь заведено. – Отец смотрит на меня с сочувствием.

– Еду. Лекарства. Ну, знаешь, настоящие предметы первой необходимости, – добавляет Джона со смешком в голосе.

– Мы доставим твои вещи завтра. – Агнес улыбается с уверенностью, даже когда добавляет: – Скорее всего.

– Не волнуйся, я уверен, что Билли прекрасно обо всем позаботится.

Я стискиваю зубы и снова переключаю внимание на картофель, пока делаю успокаивающий вдох и выплескиваю свое разочарование, потому что я ничего не могу сделать с багажом, а забивание Джоны до смерти этой картофелемялкой испортит ужин.

– Эй, Агги. Я захватил это на вечер.

– Вау! Вначале цветы от Каллы. А теперь это?

Знакомый лязг о столешницу заставляет меня обернуться как раз вовремя, чтобы увидеть, как Джона ставит на стол упаковку из шести банок «Будвайзера».

У меня отпадает челюсть. Я бросаю картофель, который почти превратился в кашицу, чтобы встретиться с Джоной взглядом.

– Ты сказал, что я не могу купить пиво в Бангоре! – В моем голосе звучит обвинение. – Ты сказал, что это непьющая коммуна.

– Ты не можешь, – просто говорит он, снимая две банки с колец и бросая одну моему отцу, который плавно ловит ее.

Я смотрю на самодовольное лицо Джоны. Еще одна из его гребаных игр. Вероятно, он достал пиво в продуктовом магазине, пока врал мне прямо в лицо.

– Технически Бангор сейчас не сухая коммуна, потому что приняли закон, разрешающий продажу алкоголя, – говорит папа. Он тянет за язычок на банке, чтобы взломать пломбу, и раздается треск и шипение. – Но город пока не хочет выдавать каких-либо лицензий, потому что они очень обеспокоены судьбой деревень. Так что либо тебе придется лететь самолетом, либо обратиться к одному из бутлегеров, чего я тебе делать не советую, Калла. От некоторых вещей, которые у них есть, можно ослепнуть. – Он переводит взгляд с Джоны на меня, его брови слегка хмурятся. – Дай мне знать, что ты хочешь, и мы достанем это для тебя в следующий раз, когда кто-нибудь будет в городе.

– Спасибо, – выдыхаю я с раздражением. – И я обещаю, что принесу на ужин что-нибудь получше, чем кошачья моча.

Я с пренебрежением киваю в сторону красно-белых банок, адресуя этот взгляд Джоне.

Тот фыркает.

– Так получилось, что твой отец любит кошачью мочу. Но, думаю, ты этого не знаешь, верно?

Мы сталкиваемся взглядами, моя челюсть крепко сжата, пока я подыскиваю ответ. Да, Джона знает моего отца получше, чем я, и он использует это как оружие, нанося удары при каждом удобном случае.

Наше напряженное противостояние прерывается смехом.

Моего отца и Агнес, сложенных пополам, по пухлым щекам Агнес текут слезы.

Я бросаю настороженный взгляд на Джону. Он выглядит таким же растерянным, как и я.

– Я думаю, тебе нужно расширять свой вкус, Рен, – говорит Агнес, перекладывая большой кусок сочного белого мяса из грудки на блюдо.

Мой отец делает глоток, а затем многозначительно причмокивает губами.

– А я даже не люблю кошек.

Джона зависает на один долгий миг, а затем его плечи начинают дрожать, и комнату заполняет искренний, идущий из глубины нутра звук, который отдается в моей груди.

– Кто бы мог подумать? Сатана может смеяться, – бурчу я, несмотря на то, что на моем собственном лице появляется улыбка, а напряжение на кухне быстро спадает.

Мой отец трясет головой, все еще посмеиваясь.

– Насколько сильно ты насолил моей дочери, Джона?

«Моей дочери». Такие чужеродные слова, и все же это простое признание заставляет меня покраснеть.

Это быстро проходит, когда тяжелая рука Джоны ложится мне на плечо, и он притягивает меня к себе. По сравнению с долговязым Кори он – кирпичная стена.

– Я? Насолить этой терпеливой, очаровательной, простой девушке?

Я пытаюсь высвободиться, но Джона только крепче прижимает меня к себе, притягивая ближе, пока я почти не прижимаюсь к его торсу и бедрам телом, а щекой – к его груди. Слабый древесный аромат мыла на его коже исчез после рабочего дня, но он все равно пахнет неописуемо приятно.

Последнее, что я хотела бы делать, это нюхать Джону.

– Мы не смогли бы поладить лучше, даже если бы постарались. Не разлей вода, Рен. Гребаные друзья.

Я использую свои руки как рычаг, впиваясь пальцами в его ребра, ища чувствительный участок. И не нахожу ничего, кроме толстого слоя мышц и твердых ребер. Поэтому я делаю единственное, что приходит мне в голову: перебираю пальцами твердую поверхность его груди, пока не нахожу то, что похоже на сосок.

Я сжимаю, затем выкручиваю.

Джона отпускает меня с болезненным ворчанием.

– Ну, я бы так не сказала, – говорит Агнес, все еще искренне забавляясь.

По коридору раздаются мягкие шаги.

– Что здесь происходит? Что смешного?