Дикая Флетчер

– Просто так. Просто, слушая твой рассказ, я вспоминаю все телефонные разговоры за те годы.

Я робко улыбаюсь.

– Ты имеешь в виду, когда я не затыкалась?

Из него вырывается смешок.

– Иногда ты была в таком возбуждении, что мне приходилось класть трубку и отлучаться, если мне был нужен перерыв на туалет. Я возвращался через минуту, а ты все еще болтала без умолку, так ничего и не поняв.

– Ты хочешь сказать, что тебе нужно в туалет прямо сейчас?

Папа с облегчением открывает дверь на крыльцо и выливает последние капли пива на траву. Мы выпили по две банки, оставшиеся от шести банок Джоны, которые отец забрал с собой.

– Вообще-то, наверное, мне пора на боковую. Я выжат.

В мой позвоночник возвращается напряжение. На какое-то время я потеряла его из виду – была занята тем, что рассказывала папе о своей учебе, работе, недавнем увольнении, Диане и сайте, даже о Кори, о котором я не вспоминала с тех пор, как уехала из Торонто. В какой-то момент я позабыла о реальности. Теперь она снова возвращается и мстит.

Он устал, потому что у него был долгий день?

Или из-за рака в его теле, который медленно высасывает из него энергию? Потому что, несмотря на всю горечь, которая может скрываться под поверхностью, я не хочу, чтобы мой отец умер.

Я колеблюсь.

– Агнес сказала, что ты начинаешь лечение на следующей неделе?

Он покачивает головой, и прежнее веселье исчезает с его лица.

– Так… насколько все плохо?

– Это рак легких, Калла. Он никогда не бывает хорошим, – тихо говорит папа. – Но я ждал двадцать четыре года, чтобы увидеть тебя. Я не хочу думать об этом до следующей недели. Ты сейчас здесь. Это все, о чем я хочу думать. Хорошо?

Я чувствую, как на моих губах непроизвольно появляется улыбка.

– Ладно.

Он впервые дал понять, что рад моему приезду.

Хлопает дверь машины, привлекая наше внимание к дому Джоны, и тут же оживает двигатель. Шины плюются гравием, и через мгновение Джона уносится прочь.

– Думаю, у него может быть еще один рейс.

– Сейчас?

Я проверяю свой телефон. Девять вечера.

– Нужно пользоваться дневным светом, пока он еще есть. Летом эти парни работают долгими сменами. Они взлетают в шесть утра и иногда все еще находятся в воздухе в полночь.

Я морщусь.

– Куда он направляется?

– Знаешь… Я не помню, чтобы он упоминал, что собирался куда-то сегодня вечером. Но Джона большую часть времени работает по своему собственному расписанию. – Папа фыркает. – Кто знает. Может быть, он в поисках еще одной упаковки пива.

Я вытесняю из головы мысли о здоровье отца на какое-то время.

– Хорошо. Может, мы выпьем и эту тоже.

Папа смеется. Он звучит так же плавно, как и по телефону все эти годы. По моей груди разливается тепло – я благодарна за то, что наконец-то слышу его лично.

– Как ты справляешься с ним каждый день? Он… невыносим.

Это любимое слово Саймона. Жду не дождусь, когда расскажу ему, что использовала его в разговоре.

– Кто, Джона? – Папа подходит к дальнему краю крыльца, чтобы взглянуть на желтый дом, скрытый от моего взгляда. – Я до сих пор помню тот день, когда он появился в «Дикой Аляске» десять лет назад. Он был худым двадцатиоднолетним парнем из Вегаса, полон энергии и отчаянно хотел летать на самолетах. И был чертовски хорош в этом деле.

Получается, что Джоне тридцать один год, и он всего на пять лет старше меня.

– Он сказал, что вырос в Анкоридже.

– Да. Он обижался на отца за то, что тот забрал их оттуда. И вернулся, как только появилась возможность. Сомневаюсь, что когда-нибудь он снова уедет.

Так же, как никогда не уедет и мой отец, думаю я. Но почему? Что держит их на Аляске? Почему это место стоит того, чтобы отказаться от всего остального?

– Иногда он может быть занозой в заднице, но он лучший в мире пилот. Возможно, один из самых сумасшедших, но все мы в той или иной степени так устроены. Некоторые больше остальных.

– Он определенно сделал все, чтобы походить на сумасшедшего дикаря. Не знаю, соглашусь ли я с тобой насчет части о лучшем пилоте.

– «Каб» был слишком мал для вас, – кивает отец так, будто уже слышал эту историю.

– Он специально полетел на этом крошечном самолете, чтобы запутать меня. Я думала, что умру.

– Только не с Джоной у штурвала, – с уверенностью говорит папа. – Он может пойти на такие риски, на которые даже у меня не хватит смелости, но он всегда поступает умно.

«Например, полетел спасать семью Этель», – предполагаю я.

– Меня чуть не стошнило. Пакет был уже наготове и все такое.

Отец ухмыляется.

– Ну, это пошло бы ему на пользу, если бы тебя стошнило. Однажды он летел с группой школьников домой после соревнований по борьбе, и по дороге двоих из них укачало. Джона был цвета горохового супа, когда вылез из самолета. Он не может вынести и звука того, что кого-то рвет.

– Жаль, что меня тогда не стошнило, – признаюсь я, делая глоток пива. Правда, это могло затруднить ему посадку самолета.

Тихий смешок отца щекочет мое ухо, когда он тушит сигарету в пустой банке из-под пива.

– Я поговорю с ним. Убедись, что он станет помягче с тобой. Но он не так плох, если узнать его получше. Ты можешь даже обнаружить, что он тебе нравится.