Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я…

Я вышла замуж за Ника в 2005 году, спустя чуть больше десяти лет после отъезда из Калифорнии. (Джек, который все это время оставался моим другом, присутствовал на нашей свадьбе вместе со своей новой партнершей.) Мы с Ником очень хотели создать настоящую семью, и поскольку в перспективе были дети, я жаждала вернуться в свой семейный дом у залива Наузет. Орлеан был тем местом, где я училась плавать, ездить на велосипеде и ловить полосатого лаврака. Там случился мой первый поцелуй и впервые разбилось мое сердце. Один только аромат отлива переносил меня в длинные летние дни, когда мы с братом ловили мальков в приливных заводях. Я хотела, чтобы мои дети познали все это, обрели такую же крепкую связь с этой землей.

Это желание придавало мне храбрости, и скопив наконец денег, я доказала матери, что мне можно разрешить делить гостевой дом с братом. Тогда я не учитывала чувства Питера, убедив себя, что финансовое благополучие брата сделает его неуязвимым для обид. Он ведь мог бы просто снять другой дом на остаток лета, думала я. Черт, да он мог бы его купить! Я напоминала себе, что Питеру было наплевать, когда из дома выдворили меня. Но, несмотря на мои рациональные выводы, Питер обиделся, и мои маневры подлили масла в огонь всегдашнего соперничества. Наша верность всегда принадлежала Малабар, а не друг другу; мы росли, точно лианы, готовые задушить друг друга ради солнечного света.

* * *

Мне было тридцать девять лет, когда мы завели детей; я родила дочь, а потом, три года спустя, сына. Все предшествующее десятилетие я пребывала в уверенности, что окончательно разобралась со своими отношениями с Малабар, но рождение детей избавило меня от этой иллюзии.

Пока Ник не вложил нашу новорожденную дочь в мои руки, я не сознавала, что мир способен измениться так внезапно. Я понюхала ее младенческую головку, и этот пьянящий аромат, казалось, выжег новые нейронные пути, выпустил на волю мысли и эмоции, для которых у меня не было системы отсчета. Ощущала ли то же самое Малабар, когда впервые взяла меня на руки? Или она была слишком поражена тем, что я появилась на свет в день рождения Кристофера? Я продолжала глубоко вдыхать, пытаясь запечатлеть в сознании душистый запах моей дочери. Теперь, когда эта малышка оказалась вне моего тела, я не знала, как мне поддерживать ее безопасность. Мною владели и любовь, и ужас. Потеря ребенка не была для меня абстрактной идеей. Это случалось с людьми, которых я знала. Это случилось с моими родителями.

Когда врач закончил зашивать мой живот, меня выкатили из операционной в лифт; новорожденная дочка лежала у меня на груди, Ник шагал рядом. Двери лифта, звякнув, разъехались, и оказалось, что по другую их сторону нас ждут Бен и Малабар. Когда мать шагнула к каталке, стремительный поток эмоций подхватил меня, и я преисполнилась странной надежды, что моя дочь обладает способностью исцелить нас.

Теперь я была матерью этого ребенка – и при виде собственной матери ощутила приступ тревоги, от которого к горлу подступили рыдания.

– Я люблю тебя, Ренни, – шепнула мне Малабар. Потом перевела взгляд на лежащего на мне младенца и выставила указательный палец, приласкав его тыльной стороной щечку моей дочери. – Привет, внученька.

Я была уверена, что этот новый человечек, столь явно зависящий от нашей коллективной любви, обладает способностью проявить в нас все лучшее. Это всего лишь вопрос времени – когда мы с Малабар, имея общей целью создание лучшего будущего для следующего поколения, призна́ем свое прошлое. Я воображала, что мать вскоре придет ко мне и объяснится. Мне нужно было так много сказать Малабар, но, когда я открыла рот, чтобы заговорить, мои всхлипы превратились в задыхающиеся рыдания.

– Золотко, с тобой все в порядке? – спросила мать.

Я попыталась успокоить ее, но на самом деле мне нужно было, чтобы это она успокаивала меня. Я была не в порядке. Я всю свою жизнь ждала, когда же Малабар начнет по-матерински нянчиться со мной, а теперь, с этой малышкой в моих объятиях, для меня уже было слишком поздно.

Я начала дышать судорожными мелкими вдохами, багровея лицом. Я задыхалась. Бросила взгляд на встревоженного Ника. Мне никак не удавалось набрать достаточно воздуха. Какая-то тяжесть навалилась на меня и не давала вдохнуть полной грудью.

Медсестра отреагировала моментально, отправив Малабар и Бена обратно на скамью в коридоре и развернув каталку к моей палате.

– Дыши, – жестко приказала она, хватая меня за плечи и легонько встряхивая. – Слушай меня, Эдриенн. Успокойся и сделай медленный, глубокий вдох.

И я наконец вдохнула.

Она вкатила меня в палату.

– Что это только что было? – спросила я, едва овладев собой.

– У тебя была паническая атака, – ответила она.

В ответ на мой непонимающий взгляд добавила:

– У тебя была гипервентиляция легких. Когда больше воздуха попадает внутрь, чем выходит наружу.

– Но почему?

Медсестра пожала плечами; она еще и не такое видела.

– Может быть, это как-то связано с анестезией. Кесарево сечение – серьезная полостная операция. Не волнуйся. Теперь все в порядке.