Читаем Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я… полностью

– Я тоже была замужем, Ник, – сказала я, когда вечер подходил к концу. Официантка только что принесла наш счет; Ник взял его со стола и сунул в папочку три банкноты.

– Без детей? – спросил он.

– Без детей, – подтвердила я, улыбаясь. – На самом деле это забавная история. Вместо общих детей у нас с моим бывшим мужем были общие родители, – я помолчала, давая ему время переварить эту информацию. – Девять лет назад моя мать вышла за его отца.

Я не горжусь тем, что время от времени позволяла себе щегольнуть этой фразой ради пущего эффекта – либо чтобы поддержать разговор, либо чтобы положить ему конец. В данном случае она была сказана для того, чтобы Ник сообразил: я в его историю не вписываюсь. Мне нужно было дать этому славному человеку понять, что наше свидание на этом официально окончено. Я никогда не познакомлюсь ни с его сыновьями, ни с его идеальной семьей; пропасть между нами просто слишком широка, чтобы думать о том, как ее перейти.

Чтобы сообразить, что к чему, человеку всегда требуется немного времени, и Ник не был исключением. Я наблюдала, как его брови сперва нахмурились, пока он обдумывал эту информацию, а потом поднялись, когда пришел к ошеломительному выводу: мой бывший муж был моим сводным братом.

Исторически так сложилось, что собеседники реагировали на это одним из двух вариантов: попыткой сострить или торопливым бегством. Ник не сделал ни того, ни другого. Казалось, он, наоборот, проникся сложностью моей афористичной фразы.

– Я тебе позвоню, – сказал Ник, целуя меня в щеку на прощание.


Когда день или два спустя Ник действительно позвонил, я была в аэропорту Ла-Гуардия, дожидалась рейса в Калифорнию. Направлялась туда, чтобы лично сказать Фрэнсису Копполе, что планирую расстаться с журналом, который мы с ним создали. У нас за плечами были замечательные семь лет, но Фрэнсис хотел перенести штаб-квартиру в Сан-Франциско, а у меня теперь вся жизнь была в Нью-Йорке.

Так совпало, что я как раз перед его звонком закончила короткий разговор с другим мужчиной, с которым ходила на свидания, чья семейная история была для меня более привычной: разведенные родители, большие проблемы с матерью. Мы с ним успели встретиться всего пару раз, но уже начали играть в знакомую игру «кошки-мышки»: если я казалась заинтересованной, он давал задний ход; если я вела себя безразлично, он переходил в наступление. Он все еще не разлюбил свою бывшую подругу, и меня это, разумеется, возбуждало.

– Привет, Эдриенн, это Ник Кин.

Очевидно, отпугнуть его мне не удалось.

– Привет, Ник Кин, – сказала я, – и не успела оглянуться, как мы с головой нырнули в серьезный разговор. Я с удивлением поймала себя на том, что рассказываю Нику о том, какое огромное чувство утраты ощущаю, отказываясь от своего литературного журнала. Мы проговорили двадцать минут, а потом – неожиданно – у меня перехватило горло от эмоций.

– Мне пора идти, – сказала я, застеснявшись.

– Послушай, я понимаю, что мы едва знаем друг друга, но не могла бы ты позвонить мне, когда приземлишься в Сан-Франциско? Просто чтобы я знал, что ты благополучно долетела.

Террористическая атака 11 сентября произошла считаные месяцы назад.

– Позвоню, обязательно, – пообещала я. – Спасибо, что ты об этом попросил, – добавила я. – Очень мило с твоей стороны.

Все шесть часов полета я сидела у иллюминатора, смотрела сквозь овальную амбразуру на просторный небосвод и размышляла об этих двух телефонных звонках и о двух мужчинах, с которыми разговаривала: один нерешителен, другой полон энтузиазма. В том, как сошлись во времени эти разговоры, разделенные меньше чем пятью минутами, было нечто, создавшее у меня ощущение, что вселенная требует моего внимания.

Слова Марго звенели в моей голове: У тебя только одна жизнь, Ренни.

Вот именно, моя одна-единственная жизнь. Мне было тридцать шесть лет. Существовали и другие варианты. В тот момент я решила освободить место для иного сценария будущего – того, который включал в себя Ника Кина.

Глава 25

Я и не знала, что возможны романтические отношения без драмы. Любовь в моем понимании всегда была чем-то непостоянным и мимолетным. От родителей я усвоила, что, когда твое судно дает течь, надо найти спасательную шлюпку и покинуть корабль. С Ником я ощущала сильнейшее сверхъестественное слияние вожделения и любви и плюс к тому железную уверенность в глубокой привязанности.

Перейти на страницу:

Все книги серии Замок из стекла. Книги о сильных людях и удивительных судьбах

Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я…
Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я…

Жаркой июльской ночью мать разбудила Эдриенн шестью простыми словами: «Бен Саутер только что поцеловал меня!»Дочь мгновенно стала сообщницей своей матери: помогала ей обманывать мужа, лгала, чтобы у нее была возможность тайно встречаться с любовником. Этот роман имел катастрофические последствия для всех вовлеченных в него людей…«Дикая игра» – это блестящие мемуары о том, как близкие люди могут разбить наше сердце просто потому, что имеют к нему доступ, о лжи, в которую мы погружаемся с головой, чтобы оправдать своих любимых и себя. Это история медленной и мучительной потери матери, напоминание о том, что у каждого ребенка должно быть детство, мы не обязаны повторять ошибки наших родителей и имеем все для того, чтобы построить счастливую жизнь по собственному сценарию.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Эдриенн Бродер

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное