Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я…

Глаза моей дочери были открыты. Я подоткнула угол больничной пеленки обратно в сверток и снова понюхала ее головку. Рука Ника лежала на моем плече.

Может, конечно, дело было и в анестезии, но, когда я впервые увидела свою мать – когда лежала на каталке, вскоре после того как меня вскрыли, чтобы извлечь на свет ее внучку, – прошлое настигло меня. У меня случилось видение вроде тех, которые описывают люди, побывавшие на пороге смерти. На один краткий миг передо мной словно поднялся занавес. Я увидела длинную вереницу людей, безликих в отдалении, все более знакомых по мере приближения: моих прадедов и прабабок, дедушек и бабушек, родителей. Я стояла впереди этого ряда человеческого домино со своим младенцем на руках, и когда мои предки позади меня начали опрокидываться, они приводили в движение следующее поколение. Спасения не было: их общая масса сокрушит и меня, и моего ребенка.

Я начиналась как яйцеклетка внутри Малабар, так же как она начиналась как яйцеклетка внутри Вивиан, и так далее; каждая из наших судеб брала начало из глубин существа наших матерей. То немногое, что я знала о своих «пра-» и «прапра-», строилось на двух-трех бесспорных фактах, чуть расцвеченных, быть может, стеснительной улыбкой на зернистой фотографии, подчеркнутым предложением в книге или письме. Конкретные подробности их жизней останутся неизвестными мне, как и подробности моей жизни – ребенку, которого я держала на руках. Но наша коллективная история будет формировать мою дочь, а по женской линии нашего рода передавалось пагубное наследство. Малабар была единственной матерью, которая у меня была, но она была не той матерью, которой хотела быть я.

Передо мной стоял выбор: я могла продолжать путь по накатанной дорожке, по которой сама бежала так долго, и передать это наследие дальше, словно эстафетную палочку, так же беспечно, как свои светлые волосы и хорошую кожу. И пусть потом моя дочь напрягает все силы, стараясь убежать от него. Она вырастет красивой, умной и проворной, какой была я, какими были ее бабушки, какими были до них ее прабабушки.

А еще я могла замедлить бег, перевести дух и вдумчиво поискать новый путь. Он должен был существовать, этот другой путь, и я была обязана найти его – ради своей дочери.

Глава 26

Вот вроде бы только что я держала на коленях своих напившихся молока младенцев, лаская шелковистые кончики их ушек и наблюдая, как ветер ерошит залив; а вот уже нетвердо держащиеся на ногах малыши превратились в долговязых детей, которые проносились мимо меня, бегая по песку, вспугивая стайки чаек и дутышей, кормившихся у кромки воды. Мои дети проводили лето на Кейп-Коде, как я и мечтала, строя крепости из плавника и прочесывая пляж в поисках «камешков удачи» – отолитов – и морского стекла. Они наблюдали, как поднимаются к поверхности киты, чтобы выдохнуть фонтан, как под нашей лодкой скользят мутноглазые акулы, как косяки луфарей преследуют лихорадочно мечущуюся рыбную мелочь. Они близко дружили с дочкой Питера, которая на год с небольшим младше моей дочери и примерно на столько же старше сына, и эта троица каждое утро встречалась у условленного валуна на пляже между нашими домами, который они назвали Скалой Кузенов. Мы с Ником отмечали их рост, вырезая бороздки на деревянной панели в нашем доме; выше, выше, выше тянулись они. Время совершало хаотичные скачки: медленные дни, быстрые месяцы, крылатые годы.

Мой свекор, возлюбленный патриарх большой и дружной семьи Ника, умер летом 2010 года. Мы с Ником к тому времени были вместе восемь лет, пять из них женаты, а нашим дочери и сыну было пять и два соответственно. Прямо перед похоронами его семейство обнаружило спрятанную в подвале старую металлическую коробку, запертую на замок. Выглядела она зловеще, и я испытала иррациональный страх перед тем, что могло найтись внутри, опасаясь тайн, которые мог хранить отец Ника. В моей семье запертый ящик мог скрывать только эмоциональную бомбу – внебрачную любовь, незаконных детей, постыдный фетиш. Но Кины были охвачены приятным предвкушением и отправились искать ключ. Ну, вот и все, – панически подумала я, когда племянники Ника открыли ящик. Я внутренне напряглась и заглянула внутрь. Но никакой бомбы там не оказалось. Никакой ужасной семейной тайны. Там была просто стопка любовных писем, которые мать Ника писала его отцу в период ухаживания.

Потом в феврале 2013 года Бен перенес обширный инсульт. Звонок раздался из Флориды, где они с Малабар много лет проводили зимы. Я не смыкала глаз вместе с матерью последние двое суток жизни Бена и была свидетелем того, как его душа вырвалась из тела в три тяжелых вздоха, оставив вместо себя труп. Бен ушел. Ему было почти девяносто пять, и он прожил в браке с моей матерью почти двадцать лет; их скандальный роман остался далеким воспоминанием.