Дикая кровь

Воины бешеным наметом ускакали к рассыпанным по всей степи юртам. Иренек стал нетерпеливо ждать, объезжая сморенный сном лагерь.

— Ты рассудил верно, — сказал подскакавший к нему Абалак. — Ты дал тубинцам возможность искупить свою вину.

— Я надеюсь, что явятся все, кроме Бурчана, — ответил Иренек.

Однако, вопреки его предсказаниям, Бурчан прискакал первым. Как ни в чем не бывало, он с обычной своей живостью поприветствовал начального князя и прямо спросил, когда выступать тубинским воинам.

— Я хотел повесить тебя, труса и предателя, — гневно сказал Иренек. — Но ты пришел по моему зову. Отправляйся со своими людьми и скотом на Июсы и охраняй нашу степь до моего прихода.

— Не торопись, князь, с расправой! — крикнул Бурчан, отъезжая.

Орошпая воины привезли скрученного арканом. Всадник, везший Орошпая в седле, сказал:

— Бежать хотел.

Орошпай молчал, глядя на далекую черту окоема, словно ожидая оттуда какой-то помощи. Начальный князь спросил:

— Как наказать тебя, Орошпай?

Тубинец ничего не ответил. Да и что он мог ответить, когда все, что сказал воин, было правдой?

— Ты будешь жить, Орошпай, — зло сказал Иренек. — Но ты мне в войске не нужен. Я сделаю тебя моим кыштымом, и станешь платить албан, какой назначу. Развяжите эту трусливую женщину.

Прискакал запыхавшийся ертаул с новым известием. В Канском острожке крепко засели казаки, стреляют, надеясь на подмогу из Красного Яра.

— В городе не скоро узнают о нашем набеге. Мы не выпустим из острожка ни одного казака! — воскликнул Иренек.

— Один, кажется, ускакал.

При этих словах ертаула начальный князь пришел в ярость. Он ругался, грозясь снести пустые головы всем ертаулам. Однако делать было нечего: войску следовало уходить подальше от острожка. И Иренек приказал немедля поднимать тубинские улусы — Абалак с небольшим отрядом поведет их назад, в Киргизскую степь. Тем временем Иренек с основной частью войска пойдет дальше на восток — развоевывать братские племена.

Стон и плач стоял на кочевой таежной тропе, по которой Абалак уводил подавленных неудачей тубинцев. Киргизские воины древками копий подталкивали в спины женщин и детей, хлестали мужчин плетьми.

Иренеку вдруг вспомнились уходившие за Саяны монголы. Они вот так же скопом уводили с собой скот и полонянников. И не жалкое сострадание к несчастным шевельнулось в суровой душе Иренека, а тайная радость, что киргизы столь же жестокосердны и воинственны, как цирики Алтын-хана. Для задуманных начальным князем больших походов нужны были настоящие мужчины.

17

Июньское солнце разлилось по узким улицам, по дворам, по самым глухим и потаенным местам города. Куда ни сунься — печет нещадно, как на угольях. Одно спасение в реке, и с утра по пыльным взвозам потянулись к Енисею цепочки служилых и посадских людей, ватажки ребятишек пешком и вершни.

К полудню совсем обезлюдели улицы. На солнечной стороне позакрывались тяжелые ставни. Стрелец у приказной избы с трудом приоткрыл сонные глаза, когда перед ним осадили заморенных, храпевших коней три чужака в голубых длиннополых кафтанах.

— Воеводу Герасима Петровича! — бойко выкликнул один из казаков, поглаживая по бугристой, литой шее карего, лоснящегося от пота бегуна.

— Кто есть таков? — нехотя отозвался стрелец.

— Сын боярский Матвейко из Томска.

— Сыщик?

— Не тебе про то ведать.

— А кому ж? — без обиды вопросил стрелец.

— Пусти к воеводе, — строго сказал Матвейко.

— То не велено. Спит воевода Герасим.

Не вступая в спор, приезжий повернул коня к воротам Малого острога, на выезд, сопровождавшие его казаки тронулись за ним.

А немного погодя, выйдя из спаленки на галерею своих хором и случайно услышав от стрельца о томичах, Герасим Никитин сердцем почуял, что дело тут недоброе, что просто так не поехали бы в дальнюю даль те голубые кафтаны. И не мешкая, послал за городничим, чтоб тот разыскал томичей, оказал им надлежащий почет и ласку и позвал в приказную избу.

Привычный ко всяким розыскам, городничий стремглав кинулся по городу, пробежал насквозь одну улицу, другую — никого из гостей не встретил, догадался сойти к Енисею. И еще сверху, от острожной стены, увидел: расседланные кони приезжих по брюхо стоят в воде, а сами томичи — в пестром людском кольце. И похоже, что красноярских смущают, потому как люди уже кулаками машут, грозят острогу. Эх, и достанется кому-то от воеводы, уж кто-кто, а Герасим Петрович не простит своевольства и шатости.

— Бес он и всяческий мучитель! — донеслось от реки.

Насмерть испугался городничий, услышав такие непотребные речи, хотел было что есть мочи дать деру назад, да, слава богу, разобрался, что крыли казаки не столько самого воеводу, сколько подьячего Ваську, и тогда городничий смело зашагал к реке, где толпа полнилась, разбухала, как сухарь в молоке. Прямо голышом перли сюда вылезшие из воды казаки и казачата.

— Злодей он, Васька! — повизгивал Степанко Коловский, принявший после тюремной отсидки сторону Родиона.