Дикая Уайлдер

Лео чуть не задушил себя своей же подушкой. Если бы он мог вынуть свои глазные яблоки и переместить их туда, где сидели две девушки, чтобы посмотреть на выражение лица Лили, когда она это говорила… он бы добровольно ослеп на всю жизнь.

Он едва разобрал ее шепот:

– Я не пялюсь на него.

– Ты серьезно? – сказала Николь решительно менее тихо. – Да ты врешь хуже меня.

– Я не вру!

– А вот он точно пялится. Этот парень смотрит на тебя так, словно готов изнасиловать.

У него покраснела шея. Он был уверен, что Николь права.

– Ладно. Представь, что все взаправду, – сказала Николь, меняя тему. – Представь, что ты нашла хоть немного денег. Даже если ты думаешь, что вероятность того, что Дюк нашел сокровище, составляет пять процентов, Простофиля, даже части денег Бутча Кэссиди хватит, чтобы выкупить твою землю. Это может изменить нашу жизнь, детка. Разве это не судьба? Когда твоя земля выставлена на продажу, тебе выпадает такой шанс?

Лео уставился в потолок палатки, приходя в себя. Ранчо Уайлдер продается?

Прошло несколько долгих секунд, а затем он услышал:

– Я знаю.

– Ты только об этом и мечтала, дорогая.

На этот раз «я знаю» прозвучало еще тише.

Лео откинулся на подушку. Его сердце так болезненно билось в груди, что он не мог сделать глубокий вдох.

Ты только об этом и мечтала, дорогая.

А он только и мечтал, что о ней. Его вырвали из его реальности, вырвали из монотонности, рутины и одиночества его жизни в Нью-Йорке, и, несмотря на все, что произошло вчера, несмотря на то, что он понятия не имел, что принесут следующие несколько дней, он ни за что на свете не был готов вернуться назад.

* * *

Он не удивился, увидев, что встал первым из гостей, но также не удивился бы, узнав, что все остальные тоже лежат на спине, как только что лежал он, уставившись впотолок палатки и пытаясь разобраться в своих ощущениях. Его мысли запутались, как клубок из резинок, но ему нужно было найти Лили.

Она стояла на том самом роковом месте на краю каньона и смотрела вдаль, держа в руках жестяную чашку с кофе. Ее темные волосы не были заплетены в косу, а свисали мягкими прямыми прядями до середины спины. Она была невысокой, жилистой, и, возможно, дело было в разговоре, который он только что подслушал, но Лео показалось, что в ее спине есть какой-то уязвимый изгиб, от чего ему захотелось заключить ее в объятия. Боясь испугать ее, он прочистил горло и наблюдал за тем, как она вздрогнула от неожиданности, как едва заметно дрогнули ее плечи.

– Привет. – Он встал рядом с ней, борясь с желанием придвинуться еще ближе.

– Привет.

– Рискую задать глупый вопрос, – произнес он, – но как дела?

Она сухо рассмеялась, поднося дымящуюся кружку к губам:

– Я в шоке, вот как.

– Да, – согласился он, с опаской поглядывая на открывающийся вид. – Я бы сказал то же самое.

– С такой ситуацией я не ожидала столкнуться, – призналась она.

– А то.

– Речь не только о Терри. – Она подняла глаза к небу. – Это, конечно, трагедия, но я не шутила, когда сказала, что люди здесь умирают.

– А что еще ты имеешь в виду? – пошутил он.

Она рассмеялась, удивленно, резко и коротко, но ее улыбка быстро угасла:

– Понимаешь, все это очень странно. Потому что, с одной стороны, конечно, отец нашел деньги Кэссиди. Это логично. Он был тем самым Дюком Уайлдером, в конце концов. Если кто-то и нашел их, то он. А с другой стороны, думать, что он нашел их и не сказал мне – это так ужасно, что в голове не укладывается.

– Я прекрасно тебя понимаю. – Лео щурился на свою кружку, пытаясь сформулировать свой следующий вопрос. Но в конце концов все прозвучало довольно просто:

– Когда он умер?

– Около семи лет назад.

Он тихо присвистнул:

– Ничего себе, сколько времени прошло!

Она сделала глоток из кружки и кивнула:

– У него был инсульт.

Он почувствовал ее пристальный взгляд и посмотрел на нее.

– Через несколько недель после твоего отъезда, – сказала она. – Через несколько недель после продажи ранчо.

Сердце Лео упало. Все и сразу, а ей было всего девятнадцать. Это слишком.

– Больнице потребовалось некоторое время, чтобы связаться со мной, – сказала она, – потому что меня не было на ранчо, и у меня не было телефона. – Она невесело рассмеялась, резко выдохнув. – Он не мог ни ходить, ни говорить. Я привезла его в наш домик в городе, и с того дня единственное, что он мог сказать, это «Лили». «Лили», чтобы принести воды, «Лили», чтобы поправить подушки. «Лили», чтобы переключить канал на телевизоре. Несколько дней в неделю к нам приходила медсестра и помогала, чтобы я могла работать, иначе я бы, наверное, убила его. – Тут она рассмеялась, давая понять, что по большей части шутит. – Думаю, единственным плюсом того, что он продал ранчо именно тогда, было наличие у нас денег на оплату медицинских счетов. После этого он прожил чуть меньше трех лет. – Лили посмотрела на него и попыталась улыбнуться, как будто услышала в собственном голосе, как равнодушно и отстраненно все это прозвучало, как будто она запоминает его заказ в закусочной, а не рассказывает о том, как ушел из жизни ее отец.